Елизавета Дворецкая - Перст судьбы

— Когда мы в тот раз приехали в Альдейгью, одна из рабынь тяжело заболела. Она истекала кровью, и мы думали, что она вот-вот умрет. А у нашего фелага Фасти Лысого треснула ложка, и ему было нечем есть. Он увидел на поясе у одного человека хорошую новую ложку и захотел ее купить. Он только не знал, что дать взамен. И предложил умирающую рабыню. Она не стоила больше, потому что от нее уже нельзя было ждать совершенно никакой пользы. Но сын Домагостя хёвдинга согласился на обмен и забрал рабыню. Мы еще поспорили с моим братом Свейном, что был тогда со мной, выживет она или нет. Я выиграл. — Стейн смущенно улыбнулся и опустил глаза, поскольку проигравший ему брат уже давно, с тех самых пор, был мертв. Свейн мертв, а рабыня, на смерть которой он поставил серебряную пуговицу против ножа, до сих пор жива и стоит здесь сейчас… — Когда мы уезжали, рабыня была уже здорова и могла ходить. Я не сразу узнал ее, — он посмотрел на Ложечку, — потому что тогда у нее было на голове покрывало, а теперь ее волосы отросли и она выглядит немного иначе. К тому же сейчас у нее вид гораздо более цветущий и здоровый. Но я все вспомнил, когда об этом зашел разговор. Мой брат Свейн погиб в битве с Иггвальдом, а Фасти Лысый умер в ту зиму на Олкоге, но я могу поискать свидетелей среди наших людей. Сам я уверен, что все помню точно. Ведь я сказал правду? — мягко обратился он к самой девушке.

— Да. — Она опустила глаза.

— Да и мы подтвердить можем, — подал голос Домагость. — Велема нет, но и я, и мать, и Доброня, все скажем — так и было. Эту девку Велем у Вестмаровых товарищей на липовую ложку выменял, а мать ее в´ыходила. В тот самый год, как Иггвальд явился и я второго сына в той же битве потерял.

— В таком случае мы не можем больше сомневаться! — Хрёрек расцвел. — Да и если бы здесь оказалась еще какая-то ирландка, это было бы не иначе как чудо! Но и так я вижу истинное чудо в нашей встрече!

— Не требуй от Господа слишком много, когда довольно малого! — Отец Брендан улыбнулся. — Это не чудо — милосердный промысел Господень.

Опомнившись, народ загудел и загомонил.

— Я привез достойный выкуп и надеюсь, что ты не откажешься передать мне эту девушку, — перекрикивая шум, взывал Хрёрек к Домагостю. — Всем известно, что за молодую женщину королевского происхождения платят три марки серебра, и я готов выдать их тебе, когда ты пожелаешь.

— Не могу! — Домагость развел руками. — Девка не моя. Сын мой Велемысл ею владеет, она в его доме живет, его жене служит, сейчас только невестка ее моей жене одолжила, чтоб на пиру помогать. Я без него не могу его добром торговать.

— А когда твой сын вернется?

— Я сам бы хотел знать. Но теперь до весны уже ждать нечего.

— Может быть, поговорим с его женой? — предложил Хакон, которому не хотелось до самой весны мучиться неизвестностью.

Вот ведь она, невеста и наследница власти, только руку протяни, но неизвестно еще, дотянешься ли? Пока она принадлежит сыну Домагостя, тот сам, при желании, сможет стать королем Коннахта! Ведь теперь его семья знает, чем владеет!

— Поговорить-то можно, но не думаю, чтобы Вышеславна без мужнина разрешения стала челядь из дома продавать.

— Ступай покуда, — Милорада отпустила Ложечку, и та торопливо вышла. Наверное, пойдет на свое любимое место и будет долго стоять на коленях, шепча неслышные слова и глядя в небо.

Дело пока не решилось окончательно, но слухи тут же разнеслись по Ладоге, и все принялись напряженно припоминать, что им известно о Домагостевой челядинке по прозвищу Ложечка. А больше всех остался доволен Стейн. Он был рад, что помог делу так удачно разъясниться, хотя, конечно, по зрелому размышлению Домагость с домочадцами все бы вспомнили и без него. Но больше всего его радовало другое. Хакон приехал свататься вовсе не к Велемиле!

Довольные любопытными новостями и обильным пиром, ладожские старейшины охотно дали Хрёреку и его сыну Хакону позволение остаться вместе с дружиной до весны и построить себе дом. Вестмар к тому времени уже переехал в новое жилище — просторное, из двух срубов, где размещались все сорок человек его дружины, с клетями для хранения товаров и припасов. И вот на соседнем пустыре тоже застучали топоры. Весь берег Ладожки был завален свежей сосновой щепой, бурыми ошметками коры, клочками длинноволосого мха, сучками и прочим древесным мусором. Зная, что из гостиного дома его вот-вот попросят, Хрёрек торопился и даже позвал на помощь людей Вестмара: те только что закончили строить собственный дом и еще помнили, как это делается. Домагость иногда прохаживался вдоль речки, наблюдая за работами, и усмехался. Этак скоро все старые пустыри застроятся, и Ладога станет так же многолюдна, как при свеях, будь они неладны. Но только теперь хозяева у этого места другие и жизнь пойдет совсем другая!