Жан-Клод Мурлева - Горе мертвого короля

Погоди, так ведь я же и пошла!

Где ты, Алекс?

Я искала тебя много недель. Как одержимая, не останавливаясь ни перед каким безумством: запрягла Факси, и мы с ним влились в поток разбитых отступающих войск в надежде отыскать тебя. Я искала тебя в этих толпах солдат, среди этого беспорядочного панического бегства на запад. Изуродовала себя, как могла, чтоб ко мне не приставали, — оделась, как куль, надвинула шапку до самых глаз, лицо перемазала, так что не разобрать было, мужское оно или женское. У всех подряд я спрашивала: «Алекс Йоханссон?» — самым грубым голосом. «Алекса Йоханссона знаете?» На меня не обращали внимания. Принимали, видимо, за полоумную (или полоумного).

Мне их было жалко. Многие уже не в силах были идти. По обочинам лежали трупы, и воронье выклевывало им глаза. Живые шли, как загипнотизированные привидения. Мне показали не менее четырнадцати Йоханссонов, один из них даже был Александер. Он был вдвое ниже тебя и косой.

Мост через реку был разрушен, они попытались перейти по льду — весеннему, подтаявшему, — и он проломился. Сотни людей потонули у меня на глазах. Ужас какой-то.

Они расположились лагерем на берегу и стали восстанавливать мост. Все, что еще оставалось от их армии, стянулось сюда. Увидев вблизи их впалые щеки, голодные глаза и волчьи зубы, я поняла, что недалек тот миг, когда они зарежут и съедят моего Факси. Тут я испугалась. И отступилась. Повернула обратно.

Где ты, Алекс?

Мне тут сказали, что расстреливали только раз в неделю, в определенный день. А сражение произошло спустя два дня после твоего ареста. Ведь они не успели этого сделать, правда?

Я вернулась в нашу погорелую деревню, там уже были моя мать и бабушка. Мужчины наши все погибли — отец и оба брата. Отец в самом начале войны, братья — в большом сражении. Мы вместе оплакали их и стали отстраивать дом — соседи помогали.

Прошел год. Ни на день я не переставала думать о тебе. А потом однажды утром проснулась в необычайном возбуждении, словно выпила лишнего. Меня осенило: «Эта страна слишком большая, в ней невозможно никого найти, но твоя-то совсем маленькая, вот я туда и отправлюсь, на Малую Землю, залезу на самую высокую скалу, сложу руки рупором и закричу: „Алекс, ты меня слышишь? Это я, Лия! Я здесь!“»

И ты меня услышишь, ведь твой остров такой маленький! В крайнем случае, если ты сразу не отзовешься, я спрошу, где ты живешь, и увижу тебя не через три минуты, а через пять — уж как-нибудь потерплю!

Ничто не могло меня удержать, даже мать, у которой никого, кроме меня, не осталось.

Твой остров, Алекс, очень красив в своем снежном уборе, и он действительно маленький. С любого места пройдешь десять метров — и увидишь море, пройдешь пятнадцать — и окунешься! Твоя мать очень милая и душевная. Твой отец такой же красивый, как ты. Когда они поняли, что я — твоя подруга, для них это было все равно что явление ангела небесного. Они раскрыли мне объятия. Лаская меня, они как будто тебя ласкали, Алекс. Я стала для них больше чем дочерью. Они терпеливо выслушивали мою тарабарщину — ну, ты ведь знаешь, как я говорю — и руками, и ногами, и всякими ужимками! Я рассказала им, как мы сбежали вдвоем, рассказала, как тебя поймали. Когда я показала им тетрадь и они узнали твой почерк, мы плакали над этой тетрадью все трое.

Я пробыла у них четыре дня. Спала в твоей комнате, видела детскую кровать твоего брата Бриско. Они ее не убрали. Уезжая, я оставила им мой адрес — adress meyit, помнишь? Они обещали, что напишут мне, если ты вернешься. Мы старались уверить себя и друг друга, что ты еще можешь вернуться. Но теперь-то с чего бы ты вдруг вернулся? Все, кто не погиб, давно вернулись… Хуже того: все, кто не вернулся, погибли.

Твой остров, Алекс, очень красив. У него только один недостаток: там нет тебя… Там тебя нет, и здесь тебя нет. Тебя нет нигде. Сказать тебе, что я об этом думаю? Правда сказать? Так вот, я думаю, тебя поставили к стенке, завязали тебе глаза (или не завязали, по желанию) и расстреляли. Я думаю, что ты умер. И я страшно зла на тебя.

И не воображай, что я приму твои извинения. Никогда не прощу тебе, что ты умер! Ненавижу тебя! Ну, я с тобой поквитаюсь! Как вернусь домой, сойдусь с первым же парнем, который станет за мной увиваться. Выбор у меня будет, не беспокойся. Десятки парней, не хуже тебя! И они-то живые! С первым попавшимся, слышишь, и замуж за него выйду. Без малейшего колебания, без малейшего сожаления. Детей ему нарожаю. Кладу себе срок — шесть месяцев, чтобы тебя забыть! Даже меньше: четыре!