Токацин: Холодный огонь

— Да смотри же! Лестница вдоль стены, наверх, так? А тут была галерея. Это второй этаж, никакой не чердак, смотри же ты, куда показывают! — долетели до Фрисса сердитые слова. Он пригляделся и понял с изумлением, что жители совсем не с участка — явные горожане, не иначе как из Города Сеф!

— Так два этажа или три? И что будем делать с крышей? — почесал в затылке второй житель. Речник помахал им рукой, они удивлённо покосились на него и помахали в ответ. Кто-то очистил от мха и отмыл старое причальное кольцо. У входа в брошенную пещеру Фрисс различил следы. Жители раскапывали храм, не обращая на чужака внимания, и он вошёл под своды незамеченным.

— Силы и славы, Аойген! — улыбнулся он. — Да отступит забвение!.. …Гроза прошла, и мокрый серебристый рилкар сверкал на солнце так, что больно было глазам. По водосточным канавкам бежали ручьи, с крыш капало. Накопители, прикрытые от влаги прозрачными сферами, горели рубиновым огнём — как пламя под водой. Земляной сиригн выглядывал из-за двери — подстанция была освещена изнутри, но сейчас, в солнечный полдень, казалась тёмной, как глубокая пещера.

Клоа выползли на стену из сухих укрытий, от их горячих тел валил пар. Они шевелили ротовыми щупальцами, и головы их были повёрнуты не к подстанции — они жадно смотрели на сармата в чёрной броне и тех, кто собрался вокруг.

— «Такова будет плата сарматам станции „Идис“ за то, чтобы этот альнкит был в целости и полной исправности, и в срок запускался и останавливался каждый год, как подобает альнкитам сарматских станций, как и другие на станции „Идис“. Если же случится беда с подстанциями, да не откажет командир „Идис“ нам в помощи, какая требуется в таких случаях…», — Халан остановился, чтобы перевести дух. Фрисс переглянулся с Гедимином. Сармат выглядел смущённым и даже растроганным.

— Гедимин! С тобой вместе это составляли, не впервые слышишь, — покосился на него Халан. Сармат кивнул.

— Всё правильно, правитель знорков. Так, воспоминания… Читай дальше.

— «Трое прочли это, трое скрепили, и трое не забудут…» Здесь твоё имя, Фриссгейн. А здесь — твоё, Гедимин. Рядом с личной печатью Астанена…

— Герб с огненным котом, — прошептал Речник, выводя значки на пергаменте. — И знак «Энергии Атома»… А где Звезда Урана?

— Здесь-то она зачем?! — сармат пожал плечами. Странная игла, выдвинувшаяся из его ладони, быстро скользила по листу, оставляя чёткий чёрный след. Халан вложил пергамент в стеклянную трубку и запечатал её.

— Драган нарадоваться не может на Фриссову Башню, — сказал он. — Жар в печах ровный, сильный — и сиригны теперь делом заняты, а не беготнёй по лесу. Драган просил позволения зарядить тепловое кольцо от подстанции… хочет подать пример горожанам — у некоторых есть пластины-самогрейки, только пустые, разряженные, висят в домах без толку. Драган думает, в городе тепло не помешает. И дыма станет меньше…

— Само собой, — кивнул Речник Фрисс. — Надо сказать им — пусть все заряжают пластины и кольца. Денег я с них не возьму, и Драган пусть не берёт. Только башню надо бы назвать в честь Гедимина… я-то её не строил!

— Есть уже Гедиминова Башня — в Глиняном Городе, — усмехнулся Халан. — Вот ту, что на каменных печах, зачем-то назвали Халановой.

А народ там упрямый… Гедимин, не обидятся сарматы за такие названия? Что говорит Ангиран?

— Ему всё равно, знорки. Мы не даём подстанциям названий, — качнул головой сармат. Он снова смутился. Фрисс видел, что его глаза горят золотым огнём.

— Вот и всё, Фриссгейн. Держи! — Халан отдал Речнику стеклянную трубку. Она была тёплой на ощупь, и рисунок на ней — бирюзовые Клоа с извивающимися хвостами — как будто шевелился время от времени.

— Теперь тебя можно называть повелителем энергии атома. Ну, или повелителем тепла. Эх… Даже не верится, что это сооружение тут стоит и работает, — Халан оглянулся на серебристую башню. — Река будет беречь его, как зеницу ока. Фрисс провёл ладонью по мокрой стене. Она дышала теплом, и Речнику показалось, что камень едва заметно шевельнулся… Над Рекой летел мягкий пух — Орлис, высоченная трава, цветущая пурпуром, созрел, и семена выпали из его стручков и реяли теперь над степью, садились на воду, прилипали к мокрому камню и спинам Листовиков. Золотая Чаша отцвела, и ранние злаки уже были собраны, и в пещерах досушивались листья Нонкута, а прошлогоднюю солому вырубили на сутки пути от Реки. Теперь жители на хиндиксах и халгах слетались к сумрачным оврагам и ямам, поросшим Стрякавой и Орлисом, и, уворачиваясь от тёмных шипастых стеблей, сгребали пух в кули.