В тот предрассветный час, когда восточный горизонт еще не выкрашен пурпуром зари, и ночь, эта седая ведьма в черном покрывале, готова царить над миром вечно, два бога, встретившиеся на вершине, разделяющей Беотию и Мегариду, горы Кефирон, беседуют, коротая время и не выпрягая из колесниц своих коней. Свесив ноги с обрыва, боги глядят на Кадмейскую долину, озаренную заревом догорающих вокруг Фив садов, подожженных для освещения местности пришедшими из Аргоса и осадившими город дружинами семи вождей.
— Какая случайность свела нас на сей раз? — сняв гребенчатый шлем, интересуется одетый в медные доспехи рыжеволосый бог.
— Случайностей вообще не бывает, — спокойно отвечает его собеседник.
Никаких доспехов он не носит, хотя его длинные, никогда не стриженные светлые волосы почему-то стянуты головной повязкой, наподобие тех, что воины одевают под шлемы, через грудь же перекинута перевязь колчана, полного отливающих серебристым сиянием стрел.
— Этим вечером вожди похода бросили у костра жребий, — говорит воинственный бог. — Они поделили штурмуемые ворота. Верзила Капаней поклялся Тифоном, что первым взойдет на стену, а неистовый Тидей призвал в свидетельницы Афину, что став у доставшихся ему ворот, вызовет на поединок каждого, кто только решится выйти против него один на один.
— Нельзя все-таки столько пить накануне сражения, — говорит белокурый бог. — Впрочем, я верю, что если Тидей станет у ворот, то желающих выйти против него очень скоро не останется. А что Амфиарай?
— Он единственный из всех был мрачен. Сидел на своем щите, уставившись на пламя костра, а когда подсевший Адраст начал делится планом похода на Калидон, вспылил и заявил ему — но только ему — что такого похода не состоится, ибо он, Амфиарай, предсказывает, что шестеро из семерых найдут смерть под стенами Фив. Вот и пойми этих людей — зачем, спрашивается, нужно было этому царю-огнегадателю выступать в поход, если он знает, что не добудет в нем ничего, кроме посмертной славы?
— Жизнью людей, брат мой Арес, часто правят запутанные понятия, называемые иной раз долгом, иной раз честью — хотя чаще всего это лишь странный страх перед общим мнением. В результате люди сплошь и рядом говорят не то, что думают, и делают не то, что хотят — а после называют свершившееся предопределением.
— Кстати, откуда ты сейчас, Локсий?
Чуть скривив уголки губ, белокурый бог усмехается прозвищу:
— Из страны Гипербореев.
Одетый в доспехи бог скалит зубы в беззвучном смехе:
— Столько наслышан об этой удивительной стране! Взял бы ты меня разок в попутчики?
— Как-нибудь, при случае. Сегодня ты ведь занят? Будет битва.
— Великая битва!
— О, да! По крайней мере, по количеству мертвецов.
— Это я могу пообещать.
— Не стоит. Кстати, забыл тебя спросить, на чью сторону намерен ты сегодня стать?
— Я? Ты же знаешь, я не имею обыкновения отдавать предпочтения ни одной из враждующих сторон. Сражаюсь же по настроению, то за тех, то за других. Я беспристрастен.
— Да, я помню, ты не избаловал людей верностью.
— Они того не стоят.
— Бросая доверившихся тебе, ты спокойно глядишь на их гибель.
— Безответственность и безнаказанность — маленькое счастье бога. Да, не подскажешь ли, претендующий на всезнание, кто из олимпийцев еще намерен вмешаться в эту битву?
— Возможно, Зевс, как это часто бывает, неожиданно и в решающий момент.
— А еще?
— Еще? Быть может, известная тебе сероглазая богиня, не вступающая в схватку первой, но не знающая поражений.
Пламя горящих садов опадает, угасая в золе и пепле. Только теперь видно, что начинает светлеть горизонт.
— Бродячие поэты сложат об этой битве поэмы, — говорит белокурый бог. — Несчастные в сущности люди, их участь не лучше участи рабов, добывающих серебро на рудниках. Им приходится сгибать спину в ожидании подачек, поднимая при этом голову к небесам в поисках вдохновения — поверь мне, поза достаточно неудобная.
— И с чего же, ты думаешь, они будут начинать?
— Издалека. Чем длиннее поэма, тем больше вечеров можно будет ее петь, и тем позже, попрощавшись со щедрым хозяином, придется идти через холод и дождь искать другой гостеприимный очаг.
Один из запряженных в колесницы коней бьет копытом.
— Итак?
— Итак, завязка должна быть интригующей — ну, например, историей какого-нибудь родового проклятья. Проклятье рода фиванских царей. Чем не тема? Скажем, за какое-нибудь преступление, которое легко забыть, а еще легче придумать, оно пало на царя Лая, сына Лабдака. Он, как известно, не имел детей — чем не печать божественного гнева?
Читать дальше