Клайв Баркер - Абарат. Абсолютная полночь

Вопреки своей лести она чувствовала панику. Дело было плохо. Очень плохо. Она не знала, на что способна чудовищная машина, но если это было порождение ума Каспара Захолуста — а ее отец вряд ли мог создать ее сам, так что оставался только колдун, похитивший шляпы, которыми ее отец теперь владел, — цели такого прибора не могли быть хорошими.

— Я не могу приписать все заслуги одному себе, — ответил Билл. — Меня вдохновляло это. — Он погладил свой разноцветный пиджак. — Но я понял ее суть мгновенно. И знаешь, почему?

Кэнди покачала головой.

— Потому что вы были рождены для величия, господин.

Говорила женщина, присутствия которой Кэнди до сих пор не замечала. Теперь, однако, она выступила вперед. Хотя она склоняла голову, Кэнди сразу же ее узнала: это была ее бывшая учительница, мисс Шварц. Как же она изменилась! Она больше не убирала волосы на затылок. Длинные и блестящие, они свободно ниспадали, обрамляя ее бледное лицо.

— Хорошо сказано, мисс Шварц, — кивнул Билл.

Женщина смотрела в направлении отца Кэнди, но головы не поднимала.

— Рада, что угодила вам, сэр, — сказала она.

Ее пассивность и потупленный взор, ее жалкая благодарность, производили удручающее впечатление. Это была не та мисс Шварц, которую Кэнди ненавидела. Отец сломал ее. Сломал и сделал заново, хрупкой и испуганной.

— Мистер Томпсон, мистер Эллиот, подготовьте мою дочь для нашего маленького научного эксперимента. И поторопитесь. Я хочу, чтобы мы скорее с этим покончили.

Когда Бабуля Ветошь поднималась по ступеням Великой Пирамиды Ксуксуса, ее мысли на краткое время вернулись к внуку. Много лет они работали вместе, выстраивая план, который вот-вот должен был осуществиться, и хотя сентиментальность, чувство слабое и болезненное, была ей чужда, она все равно ощутила волну сожаления. Как могла, она пыталась оградить внука от жестокой силы его привязанностей. Она наказала его, зашив губы иглой и нитью, когда впервые услышала от него слово «любовь»; с тех пор на его лице оставались шрамы от ее шитья, и в последний раз она видела их на палубе смертоносного корабля «Полынь». Но шрамы не заставили его раскаяться.

Она позволила этому сожалению побыть в ней несколько бесполезных секунд, а потом отпустила его. Тлен был хорошим компаньоном, но когда его коснулась порча любви, он превратился в опасность для самого себя и для их великого дела. Поэтому теперь она взбиралась по ступеням Великой Пирамиды без него.

Она остановилась. Это был великий момент. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь разделил его с ней.

— Маратиен, — тихо сказала она.

— Я здесь, госпожа, — произнесла Маратиен, стоявшая позади, но неподалеку. Она не смогла скрыть своего беспокойства. И старуха его почуяла.

— Здесь нечего бояться, дитя, — сказала она. — Эти создания за дверью, расплод, служат мне.

— Их много?

— Тьмы и тьмы.

— Все в этой пирамиде?

— Они во всех пирамидах, а также под пирамидами и под Изабеллой — распространились на огромные расстояния. — Бабуля Ветошь подождала, пока девушка осознает это. Потом запустила руку в складки своего платья, ткань которого натягивалась из-за веса пойманных душ, и вытащила ключ. У него была странная, нестабильная форма. — Вот, — сказала она. — Ты откроешь дверь. Посмотри на них сама.

Маратиен осторожно взяла ключ.

— Не страшись, дитя. Тебя ожидают силы. Обернись. Взгляни.

Маратиен обернулась. За то краткое время, что они, покинув «Крейзу», поднимались по ступеням пирамиды, на поверхности Изабеллы возникло множество морских созданий; у многих светились чешуя или панцирь.

— Видишь, в каком они нетерпении? — спросила Бабуля Ветошь, указывая Маратиен на нижнюю ступень, где появлялись десятки чудовищных форм. — Так что лучше приступай.

Маратиен не нуждалась в иных словах поддержки. Она посмотрела на дверь и вставила ключ в замок. Большего от нее не требовалось: ключ знал свое дело. Он выскользнул из ее пальцев и полностью исчез внутри замка.

— Хорошо, — пробормотала Бабуля Ветошь. — Очень хорошо.

Из пирамиды донесся шум: система противовесов, которая управляла дверьми, начала движение. Замок поворачивался, а вместе с ним и та часть двери, что его окружала. Движение ширилось, одни формы вращались внутри других, и, наконец, вся треугольная дверь начала двигаться, раскрывая узор и обнажая тьму позади себя.

Старуху и Маратиен окатило ужасное зловоние, намного отвратительнее, чем запах экскрементов или гнили, хотя к нему примешивалось и то, и другое. Маратиен прикрыла лицо рукой, испытывая отвращение. Бабуле Ветоши было все равно.