Клайв Баркер - Абарат. Абсолютная полночь

Нить издала высокий пронзительный визг — самый громкий звук, что слышал этот берег за много лет. Она так стремительно забралась на руку, что у краба не было времени подготовиться к атаке. Нить обернулась вокруг клешни, все еще державшей кисть мертвеца. Ее озарили выбросы синевато-багрового света, гораздо более яркие, чем свет, что она излучала до сих пор. Эти выбросы уловили панцирь крабьей клешни в паутину световых молний и немедленно стянули ее. Клешня треснула, раскололась, и во всех направлениях брызнули куски раковины и частицы плоти.

У краба не было рта, чтобы закричать от боли. Он рванулся прочь от своего мучителя, заскользив по камням, покрытым гнилью. Но шанса сбежать не было. Из колец внутренностей возникла вторая светящаяся нить, свернулась в петлю, бросилась на чудовище, метя в его стебельки, а потом упала на камни перед огромным зверем.

Нить зигзагами заползла под краба и всем своим светящимся телом с такой силой ударила в брюхо, что случилось немыслимое. Краб, правивший этим берегом последние десять лет, убивая всех без разбору, даже если у него имелся большой запас мертвечины, — перевернулся на спину. Его оснащенные шипами ноги яростно били воздух в попытке восстановить равновесие, но тщетно. Воздух внезапно наполнили мухи. Впервые в жизни краб издал тихий жалобный вой, ощутив укол страха.

И у него была на то причина. Он лежал на спине всего несколько секунд, а его враги уже проскользнули под ободок панциря и добрались до мягких тканей. Там они начали подниматься и опадать, подниматься и опадать; их движения были точно выверены, пока какой-то невидимый сигнал не превратил их танец в смерть. И тогда они направили свои светоносные головы в сегментированный живот краба.

Тихий вой краба превратился в визг, но не боли — краб мало что о ней знал, — а чистого ужаса. Это был его кошмар, его единственный кошмар: беспомощно лежать на животе, пока то, что он совсем недавно собирался съесть, внезапно начало поедать его.

Однако яркие нити не собирались устраивать себе ужин из крабового мяса. Их питал только страх, они пировали на его сливках, густых и вязких, а затем, насытившись, возвращались в тело, из которого вылезли.

За то краткое время, что прошло с момента, когда воды Изабеллы выбросили труп на берег, с северо-востока набежали тучи. Это был первый признак надвигающегося шторма, сформированного в крайне нестабильном воздухе над границей самой реальности, где море исчезало в небытии. Спустя две-три минуты дождь превратился в ливень, загнавший всех, кроме тех немногих, что боролись за свою жизнь, назад, в свои норки под большими камнями.

Краб не надеялся спрятаться. Утомленный собственной паникой, он неподвижно лежал под ревущими потоками воды. Буря никак не повлияла на нити, кормившиеся его ужасом. Яркие существа вылезали наружу и уползали обратно, насыщаясь страхом, что пропитывал каждую часть анатомии краба. Сами они в питании не нуждались. Они собирали страх для своего почившего творца, чье тело никогда не покидали, а теперь старались вернуть к жизни.

Будь они разумными созданиями, понимающими, что такое безжалостная хватка смерти, они бы даже не начали его воскрешать. Он был мертв, побит и изломан силой вод, возвращавшихся из Иноземья. Море несло с собой хаотический груз мусора с улиц Цыптауна. Витрины магазинов, фонарные столбы, автомобили, детали автомобилей, люди в автомобилях (иногда еще живые), крыши, двери, окна, вырванные из домов, и бесчисленные остатки жизни, что в них велась: кресла, холодильники, журналы, коврики, люди, игрушки, одежда — мусор и жизнь образовывали месиво навсегда утраченного бытия. Хозяин этих нитей ударялся о множество острых, тяжелых, искореженных кусков мусора, и от этого он мог бы умереть десятки раз, если б к тому моменту уже не был мертв.

Но однажды он оказался в более спокойном потоке, который доставил его тело на Берег Покойников. И теперь, словно в насмешку над этим названием, отрицая все законы разложения плоти, преданный труд нитей, вливавших ужас краба в труп их создателя, принес плоды.

Мертвец пошевелился. Краб не видел чуда, сотворенного своими кошмарами. В какой-то момент, пока нити кормились его страхами, жизнь оставила краба. Вялые движения ног замерли, стоны сменились тишиной.

Альбинос не видел, как труп, которым он едва не пообедал, дернулся на своем ложе из черных камней, и как его веки дрогнули, пока дождь стучал по лишенному плоти лицу. Одна жизнь закончилась, другая же началась.