Абрахам Меррит - Обитатели миража

День уже склонялся к концу. Мы приблизились к хребту. Жестоко подгонять жеребца, но я не мог позволить себе щадить его. К ночи мы достигли полупустынной местности. Жеребец был покрыт потом, он сильно устал. Но ни разу он не замедлил хода, не проявлял недовольства. У нее великое сердце, у этой лошади. Я решил, что надо дать ей возможность отдохнуть.

Я нашел защищенное место у высокого камня. Неожиданно я понял, что на мне по-прежнему церемониальное желтое платье. Я с отвращением сорвал его. Вытер им коня. Напоил его, дал немного зерна. Сам я был страшно голоден, потому что не ел с самого утра. Пожевал немного зерна и запил его тепловатой водой. По-прежнему никаких признаков преследования, и барабаны смолкли. Я с беспокойством подумал, не знают ли уйгуры более короткой дороги. Может быть, именно сейчас они окружают меня. Набросив свою одежду на жеребца, я растянулся на земле. Я не собирался спать. Но тут же уснул.

Проснулся я неожиданно. Наступил рассвет. На меня смотрели старый жрец и офицер с холодным взглядом. Мое укрытие было окружено кольцом всадников. Старик мягко заговорил.

– Мы не причиним тебе вреда, Двайану. Если ты хочешь покинуть нас, мы не можем остановить тебя. Тот, кто смог вызвать Калкру, не должен опасаться нас. Его воля – это и наша воля.

Я не ответил. Глядя на него, я снова увидел то, что видел в пещере. Он вздохнул.

– Ты хочешь нас покинуть. Да будет так!

Уйгурский офицер молчал.

– Мы принесли твою одежду, Двайану, подумав, что ты захочешь уйти от нас, как и пришел, – сказал старик.

Я переоделся в свою старую одежду. Старый жрец взял мое древнее одеяние. Он снял с жеребца одежду с изображением осьминога. Заговорил офицер:

– Почему ты оставляешь нас, Двайану? Ты заключил мир с Калкру. Ты открыл ворота. Скоро пустыня расцветет, как в древности. Почему ты не останешься с нами и не поведешь нас к величию?

Я покачал головой. старый жрец снова вздохнул.

– Такова его воля! Да будет так! Но помни, Двайану: тот, на чей призыв отозвался Калкру, должен будет и сам ответить на его призыв. И рано или поздно – Калкру позовет его!

Он коснулся моих волос дрожащей старческой рукой, коснулся моего сердца и повернулся. Его окружили всадники. Они уехали.

Уйгурский офицер сказал: «Мы будем сопровождать Двайану в его путешествии».

Я сел верхом. Мы достигли нового лагеря экспедиции. Он был покинут. Мы поехали дальше, к нашему старому лагерю. К концу дня мы увидели впереди караван. Когда мы приблизились, караван остановился, началась торопливая подготовка к обороне. Это была наша экспедиция, направлявшаяся к старому лагерю. Я помахал руками и закричал.

Сойдя с жеребца, я протянул узду офицеру.

– Возьми его, – сказал я. Его лицо утратило мрачность, просветлело.

– Он будет ждать тебя, когда ты вернешься, Двайану. Он или его сыновья, – сказал офицер. Он поднес мою руку ко лбу, поклонился. – И все мы тоже, Двайану, – мы и наши сыновья. Когда ты вернешься.

Он сел на свою лошадь. Все всадники подняли копья. Послышался громовой возглас:

– Двайану!

Они ускакали.

Я пошел туда, где меня ждали Фейрчайлд и все остальные.

Как только я смог организовать возвращение, я вернулся в Америку. Я хотел только одного – чтобы как можно больше миль отделяло меня от храма Калкру.

Я замолчал. Невольно погладил рукой кожаный мешочек на груди.

– Но теперь мне кажется, – сказал я, – что уйти от него не так-то просто. Ударами по наковальне, пением и барабанами – Калкру призывает меня!

Джим сидел молча, глядя на меня, и мне показалось, что индейский стоицизм покинул его лицо. Он наклонился и положил руку мне на плечо.

– Лейф, – негромко сказал он, – я не знал. Впервые я вижу, как ты испугался… мне больно за тебя. Я не знал…

Со стороны чероки Тсантаву это очень много.

– Все в порядке, индеец. Заткнись! – грубо ответил я.

Он некоторое время сидел молча, подбрасывая в костер прутики.

– А что сказал об этом твой друг Барр? – неожиданно спросил он.

– Он взгрел меня, – ответил я. – Задал мне жару со слезами на глазах. Сказал, что с того времени, как Иуда поцеловал Христа, никто так не предавал науку. Он хорошо подбирал метафоры, они вонзались, как шипы. Особенно эта, потому что я думал так же – правда, не о науке, а о девушке. Да, я дал ей поцелуй Иуды. Барр сказал, что у меня была возможность, какой не было ни у кого. Я мог разрешить загадку Гоби и ее утраченной цивилизации. А я убежал, как ребенок от пугала. Я атавистичен не только телом. Но и разумом. Я светловолосый дикарь, лежащий в страхе перед идолом. Он сказал, что на моем месте позволил бы распять себя, лишь бы узнать истину. Он и на самом деле так поступил бы. Он не лгал.