Жураковская Викторовна - Любовь зла…

- Дождешься ведь, сгною, покуда ты меня не подсидел… - Он с тоской посмотрел на фляжечку и вздохнул. - Вот что, помощник, сыщи-ка мне хурмы зеленой, да побольше. Будем, раскудрить через коромысло, безопасть блюсти, а то ведь прямо-таки руки чешутся… - он злобно зыркнул на меня, и тут же чья-то спина, обтянутая мышиной расцветки сукном, перекрыла мне обзор.

Господин помощник коменданта украдкой показал мне кулак и сцепил руки за спиной. Даже в мужском теле я уступала ему в росте целую голову.

- Зеленая хурма, господин комендант? - с почти искренним недоумением переспросил Ждигод. - Да и где я ее возьму? Не сезон же…

- Где хошь ищи, чьи хошь руки выкручивай, а чтоб хурма у меня была!!! - рявкнул Горовата, неловко прижимая фляжечку ко лбу. - И…

- Господин комендант?

- Есть у тебя запасные штаны? Я бы одолжил.

Через полчаса я всё в той же арестантской рубахе и выданных под расписку форменных стражницких штанах сидела на диванчике в личном кабинете коменданта, гладила комендантскую кошку и страдала от отвратительного привкуса во рту. Ишко, смешно попискивая, дрых у меня на плече, пропавшего без следа глашатая-письмоводителя разыскивали по всей Песьей Горке, а Горовата с тоской смотрел на свиток с тремя кривоватыми строчками, которым в далеком будущем предстояло стать его рапортом.

"Дабра да здаровя выликаму канцалиру! Спишу данисти да вашава свединя шта ваверинай мине тюрме пёсия гара паявилася твар (зачеркнуто) девка (зачеркнуто) чуда странная толи девка толи мужык и нипанятна ни чаво. Такжы саабщаю шта оная чуда правду рубит как…"

- Ну, чудо-юдо, мыслей блесни, правду как что рубить можно?

- Ик! Умн мууф ик! выыыы! Ик! Ик! Муыо вааик!ма мааамыу!

- А как стишками во все стороны плеваться да людям жизнь портить - это хорошо, в тридцать три света тебя, да на север с присвистом?! То-то ж! Сиди вот и помалкивай, Правдорубиха! Ещё спасибо скажи, что здесь сидишь, а не в карцере… и что стул у меня не красный, а черный, ежа тебе за пазуху, не то б… - Горовата посадил на пергамент большущую кляксу и досадливо цыкнул.

Допрос продолжался минут десять: вопросы у коменданта кончились быстро, допрашивать и записывать одновременно он не умел, а писарчук все не шел. Попытка всучить перо и чернила мне провалилась: сперва я растерянно моргала, не понимая, чего от меня хотят, потом выругалась так длинно и непонятно, что Горовата сперва схватился за нож, заподозрив очередную попытку теракта. Выцепив из тирады несколько знакомых словечек, стушевался, залил смущение содержимым очередной фляжечки и записал всё, что успел запомнить, на клочке пергамента. Нож, правда, не убрал, и от идеи вскипятить его мозг лекцией по психологии девиантной личности я отказалась.

Еще через десять минут явился Ждигод с искомым фруктом, и желание говорить отпало вместе с возможностью. Даже "подарок фей" не выстоял бы против незрелой хурмы: два маленьких (больше не полезло) кусочка - и я начала неудержимо икать, челюсть онемела, а язык словно бы превратился в кусок ваты.

Если предположить, что вата бывает из свинца.

Результатом Горовата остался доволен и, поухмылявшись вдоволь над моими гримасами, вынес помощнику устную благодарность за быструю доставку спецзаказа ("Можешь же, когда хочешь, болван…") и влепил строгий выговор за плохую работу с кадрами ("Где этот трын-ты-ты-тын, чтоб его демоны унесли?.. чтоб его демоны унесли?.. Как унесли?! Куда унесли?! Почему я об этом только сейчас узнаю?!"). После чего дал строгий наказ разыскать блудного глашатая хоть на дне морском и, недовольно покряхтывая, взялся за рапорт сам.

Перспектива лично руководить обыском всей Песьей Горки Ждигода удручала еще больше, чем его начальника - написание рапорта. Он предложил Горовате помощь, а когда его невежливо послали по прежнему адресу, не обиделся и внес еще одно дельное предложение: "до выяснения" посадить меня в карцер на хлеб и воду. Обозленный Горовата швырнул в него письменным прибором, от которого помощник почтительно уклонился и с довольным видом "Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше" удалился, не забыв на прощание тайком сделать мне ручкой.

За мрачным фасадом тюрьмы плелись такие интриги, и шла такие тяжелые подковерные бои, до которых Лардозиановой клике было как до Китая пешком.

Комендант страдал над очередным черновиком письма, поминутно бросая в мою сторону косые взгляды. Меня ощутимо потряхивало: смерть прошла соседней улицей, адреналин схлынул, и наступил послестрессовый откат с роскошным букетом из упадка сил, депрессии и мрачных мыслей. Забившись в угол диванчика, я просто сидела, прижимала к груди личную кошку коменданта, обомлевшую от подобной наглости, и было непонятно, что могло так заинтересовать хозяина кабинета. Кошки - отличные лекари. Масса людей любит кошек, в том числе и проклятые девушки с высшим образованием. Но эти взгляды были ещё и полны горькой обиды, и здесь логика отказывала полностью.