Юлия Фирсанова: Буря приключений

Дабы не вводить в искушение пред грехом убийства ревнивых родственников, превративших охоту на любовников принцессы в одно из своих излюбленных жестоких развлечений, Элия еще до рассвета распростилась с очередным кавалером.

Теперь богиня любви, принцесса Лоуленда Элия Ильтана Эллиен дель Альдена, или попросту Элия, занималась вполне невинным с точки зрения любого, даже самого подозрительного наблюдателя делом: завтракала в постели, откинувшись на мягкую спинку кровати. Компанию ей составлял только большой поднос на подставке с магически охлажденными яствами.

Тончайший, коротенький кружевной пеньюар облегал тело богини, прикрывая его ровно настолько, чтобы баланс между двумя вариантами реальности — «Элия раздета» и «Элия одета» — чуть смещался в пользу последнего. Белоснежное шелковое покрывало было накинуто на стройные ножки. От движения шелк соскользнул с нежной кожи почти до лодыжек, но принцесса и пальцем не пошевелила, чтобы укрыться вновь.

В Лоуленде вместо предсказанного и клятвенно обещанного магами-синоптиками умеренно теплого, бархатного лета стояла адская, словно сбежавшая из какого-нибудь пустынного измерения демонов жара. Замок, опаляемый лучами безжалостного солнца, едва спасали чары-кондиционер, да и они уже начали время от времени отказывать, уступая мощному давлению естественных сил. Принц Рикардо лично занимался отладкой заклятия, но оно все равно упрямо сбоило. Природа в очередной раз показывала жирный кукиш, намекая на то, что даже самые великие маги и боги пред нею не более чем ничтожные песчинки в пустыне Вечности.

Отпив глоток охлажденного сока синики, Элия мимолетно подумала: «Хоть что-то прохладное в этом мире еще осталось!» Сладко потянувшись, принцесса подцепила с тарелки тонкий ломтик ледяной дыни и отправила его в рот. Зубки надавили на мякоть, и пронзительно свежий кусочек лакомства словно растаял на языке.

Ничего существенного, а тем более теплого буквально не лезло в горло. Хотелось забраться в прохладную ванну и не показываться оттуда до осени, а уж подниматься с постели и одеваться было невыносимо лень. Принцесса откровенно позавидовала братьям. Здоровенные жеребцы, скинув камзолы и расстегнув или сняв тонкие рубашки — кому как позволяло воспитание и собственные представления о правилах хорошего тона, — подставляли тела немилосердно палящему солнцу, лишь посмеиваясь над мольбами о прохладе менее выносливых соотечественников. Самолюбивым богам выпал счастливый шанс в очередной раз поразить лоулендских дам своими потрясающими внешними данными, демонстрируя безупречное телосложение и великолепную мускулатуру. Словом, жара была принцам в удовольствие.

Богиня, напротив, никогда не любила переизбытка тепла, да и правила этикета, снисходительные к мужчинам, никогда не позволили бы ей щеголять по Лоуленду в топике выше пупка, коротких шортиках или еще более короткой юбчонке — одежде весьма популярной во многих урбанизированных мирах. Элия не питала особой симпатии к таким мирам, но признавала, особенно в зной, что их вольные традиции моды ей куда больше по сердцу.

В эти дни принцесса все чаще задумывалась над тем, чтобы напроситься в гости к брату Энтиору. Он единственный, не считая сибарита Мелиора, не жаловал зноя. Как только стало очевидно, что лоулендское лето будет небывало жарким, принц покинул раскаленный город и укрылся под прохладной сенью великого Гранда, в замке у благословенных лесных озер. Именно там брат пребывал и в настоящее время, оберегая свою аристократическую вампирскую бледность от случайного плебейского загара, развлекался охотой, чтением, дрессировкой непокорных рабов и составлением превосходных мозаик ситрасиль.

Бросив взгляд в окно, прикрытое легким нежно-голубым тюлем, Элия с безнадежной ясностью поняла: и сегодня, точно так же как вчера, и позавчера, и неделю назад, неумолимое светило с прежним энтузиазмом вершит ежедневный труд прожаривания столицы. Богиня поморщилась и почти собралась связаться с братом, дабы молить его о временном приюте. Энтиор редко отказывал своей единственной сестре. Но тут осторожный стук в дверь возвестил о приходе пажа.

Паренек поклонился, тряхнув густыми, ровными, словно завитыми иссиня-черными кудрями, и, потупив фиолетовые глаза, чтобы не оскорбить богиню случайным нескромным взглядом, доложил: