Джордж Мартин: Танец с драконами. Грёзы и пыль

При виде преклонившего колено Даарио Нахариса у нее сжалось сердце. В его волосах запеклась кровь, на виске багровела свежая рана, правый рукав был красен по локоть.

— Вы ранены, — прошептала Дени.

— Вы об этом? — Даарио потрогал висок. — Арбалетчик целил мне в глаз, но я обогнал стрелу. Торопился домой, погреться в лучах улыбки моей королевы. А это, — он тряхнул рукавом, — не моя кровь. Один мой сержант подговаривал меня перейти к юнкайцам. Сердце, вырванное у него из груди, я вез в дар моей серебряной королеве, но меня окружили четверо шипящих Котов. Отбиваясь, я швырнул кому-то из них в лицо сердце изменника.

— Доблестное деяние, — произнес сир Барристан тоном, противоречащим сказанному, — но вы, как я понял, имеете сказать ее величеству нечто важное?

— Вести у меня плохие, сир дедушка. Астапор пал, и рабовладельцы идут на север всем своим войском.

— Эта новость уже протухла, — буркнул Лысый.

— Как говорила твоя матушка о поцелуях отца, — не замедлил с ответом Даарио. — Я приехал бы намного быстрее, сладчайшая королева, но в холмах от юнкайских наемников продыху нет — целых четыре отряда! Вашим Воронам-Буревестникам пришлось прорубать себе путь мечами, и это еще не самое худшее. Юнкайцы идут по прибрежной дороге с четырьмя легионами из Нового Гиса, сотней одетых в броню слонов, толосскими метателями камней и квартийцами на верблюдах. Еще два гискарских легиона сели на корабль в Астапоре. Если верить взятым нами пленникам, они намерены высадиться за Скахазадханом и отрезать нас от Дотракийского моря.

Дени морщилась всякий раз, когда капля крови падала с его рукава на мраморный пол.

— Велики ли потери? — спросила она.

— Наши-то? Не считал; мы приобрели больше, чем потеряли.

— Вы о перебежчиках?

— Да, к нам пришли храбрецы, желающие сразиться за правое дело. Они вам понравятся, моя королева: один, топорщик с островов Василиска, побольше Бельваса будет. Есть и вестероссцы, десятка два — эти из Сынов Ветра, Юнкай им чем-то не угодил. Из всех выйдут славные Буревестники.

— Что ж, хорошо. — Дени не привередничала: у Миэрина каждый меч на счету.

— Вы упомянули о четырех вольных отрядах, — хмуро напомнил сир Барристан, — нам же известны только три: Сыны Ветра, Длинные Копья и Дикие Коты.

— Вы мастер считать, сир дедушка. К Юнкаю переметнулись Младшие Сыновья. Тьфу на Бурого Бена Пламма! Дайте только встретить его в бою — я вскрою ему грудь и вырву его черное сердце.

Дени не находила слов. Она так доверяла Бену! Перед ней стояло его смуглое лицо с перебитым носом, белые волосы, морщинки в уголках глаз. Даже драконы любили старого Бена, а он похвалялся, что в нем есть капля драконьей крови. Три измены должна ты испытать… одну из-за золота, одну из-за крови, одну из-за любви . Которую из них приписать Бену Пламму — третью или вторую? И куда в таком случае отнести медведя-изменника сира Джораха? Неужели никому из ее друзей нельзя доверять? Что толку в пророчествах, если они не поддаются разгадке. Не выйти ли ей за Гиздара еще до восхода солнца, чтобы все эти армии испарились, как утренняя роса?

Слова Даарио вызвали большой шум. Резнак скулил, Лысый бранился, кровные всадники клялись отомстить, Силач Бельвас бил себя по животу кулаком и обещал съесть сердце Бена с луком и сливами.

— Тише, прошу вас, — воззвала Дени, но расслышала ее одна Миссандея. Королева поднялась на ноги. — Тихо! С меня довольно.

— Приказывайте, ваше величество, — опустился на одно колено сир Барристан. — Мы почтительно внемлем вам.

— Будем продолжать то, что задумали. Запасем как можно больше провизии. — Если она оглянется назад, ей конец. — Запрем ворота, поставим на стены всех боеспособных мужчин. Никто не должен входить в город и выходить из него.

— А как нам быть с астапорцами? — после недолгого молчания спросил Резнак.

Дени хотелось вопить, скрежетать зубами, рвать на себе одежду и биться об пол.

— Кажется, мой приказ ясен: закрыть ворота. — Они ее дети, но она больше ничего не может сделать для них. — Оставьте меня все, кроме Даарио. Я еще не обо всем его расспросила, да и рану нужно промыть.

Когда все другие откланялись, Дени поднялась с Даарио в свою спальню. Ирри обмыла рану на виске уксусом, Чхику перевязала.

— Твоя одежда в крови, — сказала королева, отпустив их. — Сними ее.

— Если и ты свою снимешь, — молвил Даарио, скрепив слова поцелуем.

Его волосы пахли кровью, дымом, конем, губы были твердые и горячие.