Дэйв Дункан - Меч демона

Спорить не было никакого смысла. Тоби не собирался выходить из себя, да и зачем — они бы не переубедили друг друга.

— Это правда — я ничейный сын. Так что я свободен и в решениях, разве не так? Я могу думать, как считаю нужным, а не как считает нужным мой отец. Я никогда не стану человеком короля Фергана, мастер Гленко.

— Посмотрим, посмотрим. — Мятежник усмехнулся. — Повторяю: в этой войне нет ничьих.

Тоби перевернулся лицом вниз и заснул — в первый раз…

Это началось снова. Он лежал в темноте — абсолютной, полной, непроницаемой темноте, словно его засосало на дно болота. Его окружала тишина. Это всегда начиналось с темноты и тишины.

Он не мог пошевелиться. Его руки были за спиной, а ноги раздвинуты — как тогда, в темнице. Он мог дышать — значит, он все-таки не в болоте. Нет, он не лежал, он находился в вертикальном положении, хотя не чувствовал ни земли под ногами, ни стены за спиной, не чувствовал цепей, которые могли бы удерживать его. Не чувствовал ни холода, ни боли, но понимал, что одежды на нем нет. Он парил в пустоте и ждал.

В первый раз или первые несколько раз он думал, что умер. Он почти ничего не помнил, только смутно чувствовал, что уже бывал здесь, что такое случалось с ним и раньше. Кто-то был рядом. Кто-то искал его в темноте. Время от времени он мог слышать ее. Она звала его, звала по имени имя, которым она называла его, было не его именем, но он знал, что она ищет именно его.

Потом свет… Да, свет! Он появился как очень слабое белое свечение, не сильнее мерцания звезд, отражающегося на призрачных туманных фигурах вокруг него… а за фигурами клубилась тьма. Свет усиливался, но медленно, очень медленно, до тех пор, пока эта светящаяся дымка не начала сгущаться, потом опять редеть, переливаться, напоминая расплывчатые цветные пятна, которые видишь, когда зажмуришься. Его глаза оставались открыты. Он видел случайные отсветы на темном, ровном полу — или это была вода? — но ноги его находились очень высоко над поверхностью. Он чувствовал, как та, что охотится на него, рыщет вокруг. Он не видел теней — как мог он видеть тень, когда он сам и был источником света?

Сначала, поняв это, он просыпался с криком. Да, он спал, но видение было живым и очень опасным. Демоны могут овладеть людьми во сне. Сон не может служить защитой. Проснуться означало спастись, но он не мог заставить себя проснуться, и опасность по-прежнему грозила ему.

Где бы он ни находился, где бы ни находилась эта пустота, в которой он висел или плавал, его искали. Она не могла увидеть его — на самом деле он видел ее лучше, — но она могла заставить его выдать себя. Этот свет — ее рук дело. Он светился в темноте, и по мере того, как свет усиливался, она подбиралась все ближе, а голос ее становился отчетливее.

Текло время, серебристое сияние делалось все ярче, а этот кто-то все двигался, искал его, звал его. Не его имя, но имя, которое должно быть его, и слова на языке, которого он не знал. И все же их смысл постепенно доходил до него: «Господин? Любимый? Властелин?»

На этот раз все казалось хуже, чем прежде. Теперь он начал понимать слова. Но что это за имя, которым она его называет?

Угроза становилась все более осязаемой та, что охотилась за ним, подбиралась все ближе. «Любимый мой, почему ты прячешься от меня?» Он хотел бежать на край света, спасаться, но не мог даже моргнуть. Он был жив, ибо сердце его продолжало биться. Он светился все ярче.

Проснись, болван, да проснись же!

Охотник, то есть охотница — леди Вальда, конечно… Он видел, как она бродит в клубящемся тумане. Почему он не может проснуться, как просыпался до сих пор — крича, весь мокрый от пота, но целый и невредимый? В предыдущих снах она ни разу не подходила так близко… подступая, отступая, подступая еще ближе. Окутанная туманом: белые руки вытянуты, изящные пальцы шарят в темноте, темные волосы, белое тело. Сердце его билось все быстрее. С каждым разом она подступала все ближе и ближе, и он уже мог разглядеть ее получше: темные глаза, алые губы, большие круглые соски, черный треугольник в паху, на который он старался не смотреть, но не мог. Он слышал много рассказов. Молодые мужчины видят сны, но никакой сон не мог бы сравниться с тем, что он видел теперь. О, как она прекрасна!

Она увидела свою жертву. Хмурясь, она смотрела в его сторону, словно с трудом различая его, словно его свет слепил ей глаза. Ее губы шевелились, ее алый язычок облизывал их. Она приближалась, двигаясь теперь прямо к нему, — она не шла, она плыла, выступая из темноты.