Джулия Джонс: Корона с шипами

Среди деревьев показался просвет — ивовая и дубовая роща. По сравнению с сурово обступившим ее сосновым лесом она показалась желанной гаванью. Тесса воспользовалась едва заметной, уходящей в сторону тропкой и направила машину к роще.

В машине стало холодней. Тесса поежилась. Болотистая грязная тропинка действительно вывела ее к полукруглой роще и оборвалась. Тесса остановила «хонду», сжала виски руками и ощутила, как тяжело, гулко бьется в них кровь. Пришлось вылезти из машины.

Дверца «хонды» заскрипела — и звук эхом отозвался в ушах. Шум стал непереносим. Не соображая, что делает, куда идет, Тесса, спотыкаясь, брела между деревьями. Ветви дубов шатром закрывали полуденное небо. Слезы застилали глаза, и казалось, что деревья стоят неправдоподобно близко друг от друга. Так она и шла, то теряя, то находя тропинку, продираясь сквозь кусты и деревья, путаясь в траве.

Боль железным обручем сдавливала голову. Ноги продолжали идти, но ум Тессы не принимал в этом участия. Глаза привычно смотрели по сторонам, но она не могла вспомнить названия предметов, которые видела.

Тессы Мак-Кэмфри не было больше. Ужасный, невыносимый грохот поглотил ее. Не было больше двадцатишестилетней женщины, служащей солидной компании, занимающейся распространением товаров по телефону, обладательницы запущенной квартиры, в которой явно не хватало мебели. Был измученный ребенок, мечтающий найти во враждебном мире хоть один тихий уголок. И, поднявшись на небольшой холмик и выйдя на лужайку, Тесса обрела желаемое.

Там, среди пожухлой травы и сухих веток, в уютном гнездышке, точно кубики на полу детской, лежали сотни пыльных серых ящиков. Их содержимое — сложенные в аккуратные пачки листы — чуть слышно шелестели от легкого ветерка, но вес не позволял им разлететься.

Стоило Тессе увидеть ящики, звон в ушах тут же прекратился.

Дэверик, советник королей, знаток древних текстов и старинных узоров, схватился за грудь и уронил голову на письменный стол.

Струйка темной крови вытекала из его ноздрей. Капли крови по морщинистым щекам стекали на подбородок, а потом падали на рукопись, что лежала под левой рукой старика. И пергамент, и кожа на руке уже были испачканы кровью. Даже сейчас Дэверик сохранил достаточно ясное сознание, чтобы понять, что это значит. Он нарисовал свой последний узор, последний и самый лучший.

Пять дней и пять ночей он трудился над ним, старые глаза устали, чтобы не тряслись руки, приходилось принимать успокоительное. А иногда и звать помощника. В этой картине были заключены все известные Дэверику узоры. Все правила соблюдены, пропорции — само совершенство. Все — каждый компонент, симметрия, повторяемость цветов и форм, мотивов и символов, растительных и животных образов — были идеально продуманы до последней черточки, последнего завитка.

Огромная сила таилась в этом узоре. Сила, которая могла преодолеть магию Распада. В глубокой расщелине, где скапливались, как зола в камине, осколки всех миров, начиналось какое-то движение. Дэверик чувствовал это во время работы — каждый росчерк, каждое движение пера по пергаменту, каждая капля чернил порождала нечто большее. За переплетением линий, столь сложным и запутанным, что глаз отказывался воспринимать его, стояли символы такой важности и значения, что даже просто раскрашивать этот рисунок казалось своего рода кощунством. Целью же мастера было освободить заключенное в нем сияние — свет мудрости, истины, мощи.

Сложный, филигранный узор из причудливых фигур разных цветов был творением магии — и в то же время произведением искусства. Его создание поглотило Дэверика целиком, до последней клеточки. Его сердце, разум, душа были отданы этому кусочку пергамента.

Неудивительно, что теперь и кровь смешалась с ним.

— Господин? — послышался тихий, взволнованный голос. — Что с вами, мой господин?

Дэверик услышал вопрос, понял его смысл, но не в силах был ответить. Его старое, старое сердце отбивало свои последние удары. В ту секунду, когда последняя линия узора была начертана, в мгновение, когда он был завершен, сердце старика не выдержало и разорвалось.

Он выполнил свою миссию, он дал людям луч надежды. Но мир солнечного света и вечерней прохлады теперь навеки потерян для него. Он прожил хорошую жизнь, у него были и дети, и внуки, и любимая жена. Если бы не жестокость сыновей, Дэверик не мечтал бы о лучшей доле.

— Очнитесь, господин! Пожалуйста, очнитесь!