Татьяна Коростышевская - Невеста Кащея

— Ничего с моим змеенышем за пару минут не сделается. А тебе поесть надо. Знаю я вас, колдунов. Сейчас как примешься силы тратить, а их-то и нет.

Я вгрызлась в предложенную горбушку. Дарина смотрела на меня с умилением.

— Михай привет тебе велел передать. — Разговаривать с набитым ртом получалось не очень.

— Да вроде утром с ним виделись, — покраснела моя опекунша. — Вот ведь нетерпеливый…

— Это он сейчас лебезит, — проворчала Родика, нарезая толстые ломти буженины. — А как время пройдет, начнет на других девок заглядываться. Уж я-то его знаю. Горячий волчонок, влюбчивый.

— Он не такой.

— Все они такие. — Кормилица поставила передо мной нарезку. — Ты, главное, все его трепыхания в зародыше дави. Чуть что не так — бац по лбу, чтоб впредь неповадно было. Уж я-то, слава Тзеване, знаю. Я со своим, почитай, полвека прожила. Выучила, что у них к чему.

Родика обвела грозным взглядом притихших нас и, не обнаружив мужиков, присела за стол.

— Я тебе поварешку на свадьбу подарю, — успокоила она расстроенную Дарину. — Самое верное средство от супружеских измен.

Я фыркнула.

— Ну а ты что? — Голубые глаза грозно уставились на меня.

— Спасибо, очень вкусно, — ответила я невпопад и поднялась.

В животе было сыто и тепло, стало клонить в сон.

— Ну иди, раз готова. — Родика показала подбородком на отмытый артефакт, лежавший на краешке стола. — А потом мне обскажешь, с серьезными намерениями возле моего Влада трешься или как…

— В Араде все хорошо? — пискнула Дарина со своего места. — А то нам Михай ничего не рассказывает. Обещал, к вечеру что-то важное должно решиться, он и сообщит.

— Все в порядке, — решила я не умножать сущностей без необходимости.

Если уж боярин Димитру постановил своих женщин лишний раз не тревожить, пусть сам с ними и разбирается.

Я взяла блистающую чистотой скорлупку и вышла. Спину мне жег то ли тяжелый взгляд Родики, то ли договорная магическая печать.

Влад был в спальне. Он лежал на постели, бледный и неподвижный, широкий ворот вышитой рубахи открывал ключицы и серебряного дракона на витой блестящей цепи.

— Ну здравствуй, суженый, — прошептала я и, почувствовав внезапную слабость, присела в стоящее рядом с кроватью кресло. — Сейчас буду придумывать, куда тебе этот чудной осколок приспособить.

В комнате витал легкий кисловатый запах уксуса. Видать, женщины недавно обтирали больного. Раздевали, наверное, любовались мускулами на груди, едва заметной дорожкой темных волосков, спускающейся к животу… Стоп, Лутоня. Тебя чего-то совсем в другую степь заносит. Если все будет, как распланировали вы с хитрющей Иравари, совсем скоро сама на все его красоты неземные насмотришься. Так! Чего я про этот вещуний артефакт знаю? Во-первых, он формой должен напоминать яйцо, или, как настаивают в трактатах грецкие мудрецы, эллипс. Ценное знание, но сейчас абсолютно бесполезное. Я повертела перед глазами свою скорлупку. По размеру оно должно где-то с куриное быть. А мест на теле, где можно было бы его спрятать, да так, чтоб окружающие не заметили, я не знаю.

Тут меня выручил сам артефакт. Мой осколок задрожал на ладони, завибрировал, и четкая золотистая нить протянулась от него к телу на постели, обвела светлым лучиком контуры господарева лица и уткнулась точнехонько в грудь, туда, где раскинул крылья фамильный герб. Я приблизилась. Мне показалось, что серебряный черненый дракон слегка пошевелился. А чего это он вдруг так потемнел? Я же это украшение столько лет на фляге дорожной таскала, пока господарь его обратно не отобрал. Он же блестящий был, будто полированный. Я царапнула ногтем медальон, тоненькая пленочка поддалась и легко отделилась, сразу затвердев. Так и есть, ёжкин кот. В моих руках оказалась еще одна скорлупка. Я улеглась животом на край постели, и один за другим сняла с фамильного герба шесть… семь… восемь осколков. Они все искрились и негромко жужжали, будто здоровался между собой крошечный рой пчел. Я свалила их прямо на простыню и вернулась в кресло. Пусть сами друг к другу приспосабливаются…

Жужжание нарастало, становилось пронзительным. У меня даже зубы заныли от этих звуков. Скорлупки взлетели над постелью на пару локтей, их будто затягивало в водоворот. Жжжжж… Потом комнату озарила яркая голубая вспышка, я испуганно зажмурилась. Пахло раскаленным железом. Жжж… Хлоп! Все стихло. Я осторожно приоткрыла один глаз. На белой льняной простыне лежало яйцо. Черное, блестящее, будто выточенное из цельного куска обсидиана. Так вот ты какая — смерть Кащеева!