Юрий Никитин - Зубы настежь

Волк на бегу рыкнул весело:

– Мой лорд, спихни это пернатое! Пусть учится летать.

Ворон даже не удостоил его ответом, уверенный, что не спихну, не брошу, не покину, и от этого мне стало странно приятно, я держался в седле, стараясь не побеспокоить птицу, хоть она мне доверяет, верит в меня, не в пример Светлане...

Конь несся легко и весело. Ветер свистел в ушах и вылетал оттуда меленькими смерчами, а земля под копытами сливалась в серо-желтую полосу и уносилась за спину. Далеко-далеко качалась полоска, где сходится небо с землей. В душе нарастал щенячий восторг, я знал, что могу нестись и нестись до самого края тяжелого хрустального купола, что лежит на твердой земле.

Земля гремела под копытами. Я чувствовал, что это я скачу, мои твердые копыта грохочут по горячей пыльной дороге, мимо меня проносятся назад и пропадают с обоих сторон пшеничные поля, налитые тяжелым золотом зерен, белыми хатки под соломенными крышами, это я своими копытами распугивал бредущих с озера гусей...

Домиков становилось все меньше, поля да поля, дорога истончилась, превращаясь почти в тропку. Вдали вырастал темный массив леса, дремучий и мрачный.

Пастухи, неподвижные как статуи, с темными бурками до земли, провожали нас глазами, но не двигались с места, даже не кланялись. Их собаки, огромные лохматые псы, тоже поворачивались и смотрели нам вслед не по-собачьи внимательно.

Дорожка вела мимо огороженного толстыми жердями загона для скота, потом уже не дорожка, а тропка пошла наискось к лесу. В загоне толпились овцы, доносился запах раскаленного железа, мерно бил молот, часто перестукивали молоточки, слышалось блеянье.

Из ближнего к нам угла несся равномерный костяной звук. Круторогие бараны, разбегались, примеривались, с разбега сшибались в поединке. Мощный стук, подобный короткому удару грома, разносился далеко за пределы двора. Молодые овцы стояли в сторонке и внимательно наблюдали за турниром, чтобы достаться сильнейшему.

Этот затихающие удары еще долго стучали по ушам вдогонку, а ветерок донес запах паленой кости, словно могучие удары высекали снопы искр. Тропка вильнула, страшась приближаться к темной дубраве, пошла опасливо в сторонке, повторяя изгибами каждый выступ леса.

Темный массив медленно поворачивался, открывая широкий простор. Вдали как стадо гусей вокруг пруда толпился празднично одетый народ. В середине открылось утоптанное поле, там что-то копошилось, но мы издали видели только радостно возбужденные толпы, что собрались вокруг поля и наблюдали за происходящим кто стоя, кто сидя на лавках, а на самом лучшем месте пламенел красный шелковый навес от солнца, где в окружении молодых и красивых женщин сидел сам король, князь или войт.

С поля доносился равномерный металлический звук. Когда мы въехали на пригорок, глазу открылось хорошо утоптанное ровное место, где добротно вооруженные рыцари разъезжались, примеривались и с разбега сшибались в поединке. Мощный звук, подобный короткому удару грома разносился далеко за пределы турнирного поля. Молодые дамы наблюдали за поединком внимательно и восторженно, взвизгивали при каждом удачном ударе, оценивающе осматривали могучие фигуры бойцов, раздевали и щупали взглядами, прикидывая, кто же выйдет сильнейшим, и кого изберет дамой сердца официально, а остальных будет употреблять иначе.

Я чувствовал как мое тело вздувает буграми и распускает мышцы при каждом ударе, руки дергаются, словно это я там скачу, рублю, низвергаю, сбиваю конем, тычу копьем в щит противника и замахиваюсь над поверженным мизерикордией.

Сзади раздался сильный звучный голос:

– Как насчет испытать свое умение?

Кавалькада принцессы взобралась на холм, все на ходу выворачивали головы в сторону турнирного поля, тоже рассматривали оценивающе, щупали взглядами, только герцог смотрел с вызовом на меня.

Вместе шляпы с павлиньими перьями на его голове теперь блистал позолоченный шлем великого Александра Македонского, которого на Востоке звали Искандером Зулькарнайлом, в переводе для малограмотных – Двурогим, и изображали с бараньими рогами. У этого тоже рога смотрелись по бокам шлема красиво: толстые, свернутые в кольцо, рифленые, с тонкими как мышиные хвосты кончиками.

– Да что-то не хочется, – пробормотал я. Грудь моя слегка опала, бараньи инстинкты завизжали, придавленные ребрами, но я расслабил горы мышц еще как мог, и внутри вспикнуло, затихло. Кровавая пелена сползла с моих глаз, я смотрел на герцога, принцессу и придворных с каменным лицом, которое пусть истолкуют как тупое, как варварское, да как хотят, чтобы