Евгений Малинин - Маг

И тут я снова услышал скрежещущий голосок нашего милого Пипа:

– Ты, Белоголовый, думаешь сталью остановить волю Единого-Сущего?! Ну что ж, придется тебе попробовать его немилость!

Толпа ахнула, рванулась назад и к стенам, и из ее нутра снова послышался тот же женский голос:

– Мальчик!… Бедный мальчик!… Апостол, пощадите ребенка!…

Но апостол уже ничего не слышал. Он вытянул в мою сторону сжатый кулак, украшенный перстнем с багровым камнем, и громовым голосом рявкнул:

– Аус!

Возглас прокатился по замершему залу, камень вспыхнул мрачным багровым светом и… ничего не произошло. Только перстень на моей руке слабо завибрировал и слегка потеплел.

В глазах Пипа блеснуло безумие. Он потряс кулаком словно надеялся выдавить из него последнюю каплю какой-то чудесной, невероятной силы, и снова завизжал:

– Аус!…

И тогда у меня из-под локтя высунулась белобрысая голова, и Данила довольно хихикнул:

– Что, дяденька, сдох твой маус?… А теперь я попробую…

Он выдернул из-за ворота свой серебряный свисточек и негромкий, переливчатый свист оглушил весь зал.

Что же тут началось!

Сначала раздались уже знакомые легкие хлопки, и вслед за ними люди из зала начали стремительно исчезать, а уж достаточно душное помещение стало столь же стремительно заполняться самыми различными живыми существами.

Первым исчез апостол Пип. Вместо его удивительно худой фигуры на занимаемом им столе появился не менее удивительно толстый боров. Поводя из стороны в сторону грязным, слюнявым пятаком, украшенным фамильной бородавкой, и оглядывая зал крошечными красными глазками, он неловко топтался, с трудом перемещая свое жирное, розовое, покрытое неопрятной седоватой щетиной и безобразными черными пятнами тело по шаткой подставке, на которой он вдруг оказался. Стоявшие рядом со столом гвардейцы с ужасом уставились на этого свина, но сами практически тут же перекинулись. Двое из них сели по краям стола в виде слегка ошарашенных филинов, таращивших ослепшие глаза на ярко пылавшие светильники, а третий, обернувшийся матерым лисом, тут же забился под стол.

Данила, явно не ожидавший столь радикального эффекта от своего свисточка, вцепился обеими руками в мой намотанный на руку плащ, и мы повернулись в сторону зала. Там бушевал бродячий зверинец, враз лишившийся своих клеток. Между собой разбирались медведи и волки, лисы и барсуки, огромные подслеповатые кроты и маленькие, но очень активные бычки. Под потолком кружили несколько представителей пернатого царства. Надо отдать должное этому чудному зверинцу – хищники никого не пытались сожрать, а парнокопытные не пускали в дело свои рога и копыта. Вся разборка происходила активно, но миролюбиво. Правда, когда я увидел трех здоровенных, не менее метра величиной, светло-рыжих тараканов, гуськом бежавших по стене, спасая свои хитиновые тела из-под лап и копыт, меня слегка замутило.

В этот момент мы разобрали в неистовом хрюканье хряка Пипа главенствующую тему, содержавшую в основном всего два слова – «Хр-р-р-зять хр-р-р-их!».

Мы с Данилой, не сговариваясь, шагнули к дверце, ведущей к нашим апартаментам, но тут к нам подкатил небольшой медвежонок и, ухватив Данилу за рукав комбинезона когтистой лапой, неразборчиво прорычал:

– Принц, за мной!…

Он потянул Данилу к приоткрытому окну, неловко ковыляя на трех лапах и не выпуская из четвертой его одежду. При этом он так на меня поглядывал, что я понял – надо следовать за ним. В таком порядке мы и сиганули в окно на мягкую, разрытую клумбу. Выпрыгнув, медведь припустился по улице, все время оглядываясь на нас. Мы быстро следовали за ним.

Через несколько минут мы, миновав несколько поворотов, подбежали к калитке в невысоком заборе. Наш лохматый сопровождающий с разбегу врезался в нее, и калитка с треском распахнулась. Медведь по короткой, замощенной дорожке подбежал к крылечку небольшого домика, спрятавшегося среди старых, разлапистых деревьев, и заскреб в нее. Следом за ним к дверям подбежал Данила и, словно сговорившись с мишкой, принялся колотить в дверь кулаком. Когда самый старый член команды, то есть я, прибыл к дверям домика, за ними уже кто-то копошился, приговаривая спокойным, мягким женским голосом:

– Уже открываю… уже открываю…

Когда дверь отворилась, мы увидели маленькую опрятную старушку в темном, аккуратном платье с белым воротничком и такими же манжетами. Она внимательно посмотрела на нас поверх больших роговых очков и сказала: