Павел Марушкин - Музыка джунглей

– Ага. Ну, вот и началось… – с некоторым даже удовлетворением отметил тот, озирая пейзаж.

Встающее солнце весело искрилось в пока ещё мелкой воде, со всех сторон обступившей деревню. Вскоре все смоукеры были на ногах. Над корзинами поднялся первый, утренний дымок. Взрослые закуривали трубки, дети, рассевшиеся, словно птицы, на ветках, – папиросы и самокрутки, и все задумчиво взирали на залитые водой пространства.

– Это… Не предупредили нас, ничего… Что ж это за дела? – расстроенно охал Грибок.

Первая половина дня прошла в хлопотах по хозяйству. Смоукеры перетаскивали на огромные плоты нехитрый скарб с общинного склада, самые осторожные перевешивали свои корзины на те ветки, что повыше. Ближе к вечеру стали возвращаться по одному, по двое охотники – мокрые и крайне смущённые.

Жизнь постепенно входила в новую колею. Всё чаще смоукеров можно было застать с удочкой: рыба на мелководье ловилась на удивление неплохо. Кроме того, долгие часы, посвященные вдумчивому наблюдению за поплавком, как нельзя лучше подходили для неторопливого раскуривания трубки. Мужчины племени, и прежде не очень-то жаловавшие хлопоты по хозяйству, теперь всегда могли отговориться рыбалкой. Всё, пожалуй, обернулось бы к лучшему, но вода прибывала и прибывала…

– Завтра придётся собрать весь табак, – мрачно заметил Свистоль, ежедневно отмечавший границу суши маленькими колышками.

– Да уже большая часть урожая собрана, – ответил ему Каламбур, отец Пыхи. – Остался только тот, что пойдёт на семена.

– Хорошо бы все саженцы в горшочки – да на плот…

– Хорошо-то хорошо, но, сам понимаешь, много саженцев на плоту не уместится.

– Ты у нас лучший табаковод племени. Отбери самые хорошие…

– Это всё уже сделано, – Каламбур почесал кончик носа. – У меня даже ленточками помечено, какие первыми выкапывать. Слушай, шаман… А что Великий Табачный Дух? Благоволит ли нашему походу, и вообще?

– Конечно, – как можно более убедительно ответил Свистоль. – Вчера я совершил глубокий смоук и говорил с Никоциантом. Он одобрил принятые решения и обещал способствовать их дальнейшему претворению в жизнь. Великий Дух отметил высокие моральные качества и сплочённость нашего коллектива на пути к неуклонному…

Каламбур слушал с полуоткрытым ртом; по бороде протянулась тоненькая ниточка слюны.

– В общем, всё будет хорошо, – закруглился Свистоль.

– О-о! Ты и вправду великий шаман! – пробормотал Каламбур, с огромным уважением взирая на собеседника.

Свистоль почувствовал неловкость:

– Ну полно, полно! И знаешь что? Давай займёмся саженцами прямо сейчас.

Решение это, как оказалось, было принято как нельзя более кстати: облака всё сгущались и сгущались, а к вечеру разразилась страшная гроза. Вода стала подниматься с неслыханной быстротой: через несколько минут корзины, висевшие на нижних ветках деревьев, оказались подтопленными. Люди прыгали в воду, неся на головах свои скудные пожитки, и вплавь пускались к плотам. Кто-то уже во весь голос звал потерявшегося ребёнка, кто-то с маниакальным усердием пытался раскурить трубку, чиркая одну за другой подмокшие спички.

– Все сюда! – перекрыв на миг шум ливня, раздался крик.

Пыха, стоя под навесом одного из плотов, размахивал над головой фонариком, сделанным из высушенной тыквы.

Маленький огонёк метался из стороны в сторону, вот-вот готовый угаснуть, но всё же не гас. Смоукеры плыли на свет и, кряхтя, карабкались на мокрые брёвна. Женщины тут же успели из-за чего-то устроить громкий скандал. Наконец всё кое-как утряслось. Всего плотов было четыре. Последний, самый маленький, предназначался для остатков племени стиб. На каждом был установлен крытый широкими листьями навес, защищающий от солнца и дождя. Всё самое ценное: кувшины с табаком, запасы чая и провизии, ткани – помещалось в плетёные короба и подвешивалось на стропилах. Рассортировав свои пожитки, смоукеры стали укладываться спать. Недовольное бормотание потихоньку смолкло, красные огоньки трубок и самокруток гасли один за другим.

К утру гроза умчалась прочь. Едва первые солнечные лучи озарили сверкающий миллионами капелек влаги, – умытый дождём лес, как смоукеры начали просыпаться. Устроившийся у самого края навеса Пыха, открыв глаза, с интересом наблюдал за проплывающим мимо плота незнакомым, мохнатым и, по-видимому, очень недовольным жизнью зверем. Рядом кто-то завозился, забормотал сердито, чиркнул спичкой. Скосив глаза, Пыха узнал Грибка. Старейшина хмуро посмотрел на Пыху, что-то невразумительно буркнул и, глубоко затянувшись, выпустил густой клуб дыма. Пыха полез было за своей трубкой, но, вспомнив, что табак надо экономить, вздохнул и спрятал её обратно. Грибок, глядя на это, только крякнул: «Эх, дожили!»