Андрей Марченко - Вороново Крыло

В ту ночь мне снился пепел – я бредил им. Он был то холодным, то горячим или даже горящим. Невысокие языки пламени пробивались сквозь него и лизали что-то черное. Огонь не рассеивал тьму, а лишь обозначал ее бесконечность. Воздух обжигал, душил, я метался в кольце. В кольце концов я искал конец кольца. Время стало крошевом и мелькало передо мной: я смотрел на крупицы, пытаясь сложить всю картину. Я понимал – что-то не так. Что-то не на своем месте. Это мучило меня – головоломку эту надо было решать во чтобы то ни стало. Это был кошмар. И тут меня разбудили, чтобы ввергнуть в другой кошмар. В кошмар, от которого невозможно проснуться. На улице стояла тьма – почти как в моем сне. Посреди палатки стоял майор Тронд с саблей в руке. Я слышал, как он кричал:

– Просыпайтесь! К оружию! Солдаты вскакивали и начинали одеваться. Через проход я крикнул:

– Чего кричишь? Мы же выступаем только завтра?

– Какое завтра?!? Линия фронта прорвана !!! Нас окружают! Но он был не прав – к тому времени нас уже окружили.

Это был классический прорыв – такие описываются в книгах по стратегии и тактике, но от этого они не становятся менее эффективными или неожиданными. Сначала был удар тяжелой кавалерией по стыкам двух армий. Сводная бригада совершила почти подвиг, ввязавшись в бой с наступающими. Они держались до последнего, хотя у них был один шанс из сотни, что они выстоят до прихода подкрепления. Они не выстояли. Подкрепление опоздало на полчаса – этого хватило, чтобы не получилось подвига, ведь подвиг – это привилегия победителей. Подкрепление разбили на марше, и катастрофа стала неизбежной. В прорыв ушли мобильные части, пехота укрепила брешь и начала его расширять. Как капля крови в стакане воды, они растворялись, закручивая спирали охватов все новых и новых пространств. Капля за каплей – и вот уже вода становится красной. Дивизия за дивизией –и мы уже не знали, что делать. Приказы шли один за одним, терялись по дороге, задерживались, обгоняли и перечили друг другу. Но паника прошла – верней мы к ней привыкли. И крупицами мы наносили на штабные карты доклады и слухи. Ситуация была не блестящей – да что там, она была ужасной. Мы были в котле – наша хоругвь и еще пять дивизий, из которых три потрепанные в боях, одна свежая резервная и еще одна в стадии переформирования. Две последние вели бои, прикрывая наш тыл. Хотя тогда уже нельзя было сказать, где тыл, а где передний край. Мы прикрывали тех, кто прикрывал нас – теперь передний край был везде. Командование принял генерал… Я забыл его имя – он приехал в войска с ревизией и вдруг оказался в окружении. Все твердили о скорейшем прорыве, ведь известно, что наилучший момент для прорыва, когда окружающие не успели укрепиться, коммуникации не наведены, а свои войска недостаточно оттеснены от котла. Но был другой приказ, пришедший из центра: «Стоять!!!». Иногда такая тактика оправдана – окруженные оттягивают на себя войска, а в это время на большой земле союзники собираются силами и идут на прорыв. И мы стояли – три дня почти непрерывных боев. Приказы следовали один за другим, но все реже и короче. Последний приказ был коротким до предела – всего четыре слова. В иных случаях его можно было принять за что угодно. Но это был приказ – он пришел к нам в тот день и час, когда новый удар располовинил наш котел. Тогда всем стало ясно, что никто нас спасать не собирается. После того приказа мы были вольны делать все, что угодно – идти на прорыв, драться до последнего или сдаться в ту же секунду. Делать то, что позволяют силы и совесть. Полковник, имя которого я забыл, сформулировал это четырьмя словами: «Каждый сам за себя».

– Будем прорываться, – сказал Тронд, передав лист с приказом мне. Я прочитал его – все четыре слова.

– Что делать с приказом? – спросил я.

– Брось в огонь, – ответил Дель. Он повернулся к остальным и повысил голос:

– Вообще, господа, все лишнее в огонь – запасную амуницию, бумаги, документы. Что не горит – испортить. Лишнее оружие и запасных лошадей отдать в линейные части. Шифровальщику… – майор сделал и я увидел как Шеель стал белей снега. – Шифровальщику уничтожить ключи. На рассвете выступаем…. На рассвете… На границе ночи и дня есть тонкая грань, когда солнце еще не взошло, но его свет уже пробивается из-за горизонта. Для тех, кто не спал ночь, становится светло. Достаточно светло для глаз, что привыкли к темноте ночи. Но если в эту минуту разбудить спящего, то для него будет стоять тьма. Мы ждали этот час, эту минуту. Ждали в холоде умирающей ночи. Чтобы не выдать свое бодрствования, мы не жгли костров, и не пользовались магией. Люди и лошади бродили в тумане будто призраки.