Мария Трещёва - Врата Бальдура

В ответ на ухмылки Равена лишь фыркнула и поспешила догнать друзей на лестничной площадке четвёртого этажа, где Имоен рассказывала, как пройти к их бывшей комнате. Кто теперь там живёт? Кто спит на их кроватях и складывает вещи в их шкафы? Смотрят ли они из их окна за горизонт и мечтают или просто сидят за их письменным столом и переписывают манускрипты? В сердце у Равены противно завозилось что-то вроде детской ревности. Когда ребёнок уже позабыл про некую игрушку, но стоит другому взять её в руки, тут же ему становится нужна именно она.

Времени было у них не так уж и много, а потому они снова продолжали подъём. Потому что покои Горайона… Бывшие покои Горайона находились этажом выше. Знакомые лица улыбались им навстречу, но Равена не знала, улыбаться ли ей в ответ или держать меч наготове.

В комнате, где раньше жил приёмный отец девушек, ничего не изменилось. Напротив двери – у окна – стоял письменный стол. На нём до сих пор лежали книги, свитки, стояла чернильница с запасными перьями. На краю стола стопкой лежали листочки пергамента, скрепленные будто тонкие книжечки. Пол всегда был застелен ковром. Он лежал тут и сейчас, поэтому в комнате никогда не было эха. На узкой кровати, в головах которой стоял платяной шкаф, две маленькие девочки когда-то слушали сказки своего воспитателя. Горайон рассказывал так интересно, что вечера пролетали незаметно. Летом он раскрывал окно настежь, снимая с подоконника ярко-красную герань. Прохладный ветерок гулял по комнате, шевеля листочки и перья. Зимой маленький камин в углу потрескивал дровами, одаривая теплом и погружая комнату в сказочный мир теней и отсветов. Обычно Горайон ставил кресло с высокой спинкой, резными подлокотниками и гнутыми ножками посередине комнаты и, сидя в нём, заставлял двух непосед замереть на время рассказа. Теперь это кресло стояло у стены прямо под рисунками, которые дарили Горайону названые сёстры. Имоен провела по нему кончиками пальцев. На нём мужчина с бородой в длинной мантии держал за руки двух девочек. У одной из них торчали в разные стороны рыжие хвостики, а у другой лицо было густо замазано чёрной тушью, и белые косички казались разной длины. Девушки тихо похихикали над своим творчеством.

Равена подошла к столу. Сердце её замирало. Она с трудом сглотнула ком. На подоконнике стояла увядшая герань. Листья её пожелтели, потускневшие красные лепестки осыпались. Рядом оказался кувшин с водой. Полудроу полила цветок, и почва жадно впитала влагу. Девушка открепила ножны и бросила их на кровать.

На скреплённых листочках, что лежали стопкой на столе, значились какие-то пометки, таблицы и графики.

– Что это? – Полюбопытствовала Имоен.

– Наблюдения, – тихим голосом ответила полудроу. – Наблюдения за мной. С того момента, как я пришла в Кэндлкип.

– «Первое слово, написанное самостоятельно: «папа»», – процитировала Имоен.

– Кто бы сомневался, – хмыкнула Джахейра. – Ты не возражаешь, если я почитаю эти записи? Так хочется узнать, какая ты была в детстве.

– Не лучше, чем сейчас. Поверь, – отмахнулась от неё Равена очередными сшитыми листочками, и на пол упал небольшой прямоугольничек пергамента.

Имоен тут же оказалась под столом и достала оттуда пожелтевший лист, сложенный в четыре раза и скреплённый печатью. На одной стороне значилось: «Равене».

– Письмо? Мне?

Дрожащими руками она взломала печать.

– Это почерк Горайона! – Неожиданно воскликнула она, будто оказалась рядом со своим приёмным отцом.

– Вот это да! – Завистливо присвистнула Имоен. – Письмо с того света. Ну же, читай вслух. У тебя же нет секретов от своей команды?

Равена улыбнулась растеряно и выполнила просьбу названой сестры.

– Здравствуй, моя дорогая Равена, – начала она ломким голосом. – Если ты читаешь это письмо, значит, меня постигла безвременная кончина, и я так и не рассказал тебе главную историю. Историю твоего рождения.

– Значит, Горайон знал, что может погибнуть, – громко прошептала Имоен, за что Джахейра шикнула на неё.

– Твоя мать умерла, давая тебе жизнь, – продолжала, не останавливаясь, полудроу. – Меня объединяла с ней связь большая, чем просто дружба. Проще говоря, мы были любовниками. После её смерти я посчитал себя ответственным за твою жизнь и решил воспитать, как собственную дочь. Надеюсь, что и ты принимала меня, как своего отца.

– А вдруг он и был твоим настоящим отцом, только не знал об этом, – снова вмешалась Имоен.