Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст

Я повернул Зайчика боком, вытянул руку и осторожно прикоснулся пальцем к этой странной стене. Холодное непроницаемое стекло, хотя и не стекло, но пусть стекло. Можно бы сказать, что просто зеркало, все любят рассматривать свои морды и напрягать бицепсы, но все чувства не кричат, а орут и топают ногами, что это не простое зеркало для рассматривания себя, замечательного, а именно то самое, через которое ходят и ездят, а то и вовсе летают…

Нажал сильнее, палец скользнул по идеально гладкой поверхности. Зеркало, только зеркало!

Спохватившись, я вспомнил про кольцо на левой руке, прощальный, хоть и невольный дар Хиксаны Дейт. Пора его переодеть на правую, чтобы чаще попадалось на глаза.

С дрожью в груди повернул…

Тревожно ржанул арбогастр, а Бобик резко напрягся, глаза налились пурпурно–красным. Я ощутил приближение огромной непреодолимой силы, как бывает, когда внезапно налетает сокрушительная гроза.

Сознание требовало бежать, спасаться бегством, однако тело не послушалось, стены вокруг нас вспыхнули и тут же исчезли вовсе.

Сердце мое колотится отчаянно, без всякого перехода вместо прежних стен теперь совершенно иные, помещение огромное, как ангар, выгнутый высокий свод, что медленно, неспешно накрыл весь здешний мир, словно гигантским колпаком…

Бобик продолжал рычать, но вздыбленная шерсть опустилась, арбогастр шумно вздохнул и нерешительно стукнул копытом, словно проверяя, из чего здесь земля.

Я непроизвольно тронул его коленями, и он с готовностью прошел рысью вперед. Далеко в стене странной формы окна, я пустил Зайчика в ту сторону, он пронесся еще быстрее, цокая копытами.

Выглянув, я ощутил, что меня окатило ледяной волной.

— Стойте здесь, — прошептал я замерзающими губами, — и никуда…

Соскочив на пол, я бросился к окну и почти распластался на нем, как медуза на берегу. Впереди темное небо с мелкими искорками звезд, а внизу… выпуклая поверхность планеты! Неопрятные облака, похожие на рыбьи молоки в период спаривания, плывут поверху и закрывают большую часть земель, очертания материков не рассмотреть, но какие там материки, ужас в том, что я на неком гигантском багере, гросбагере или даже грандбагере!

Я оглянулся на молчаливых спутников. Сколько мечтал попасть сюда, но… не с конем же и собакой? Да еще в момент, когда внизу решается судьба моей грандиозной задумки.

— Так, — сказал я бледным шепотом, — вы тут пока… замрите. Надо осмотреться.

Да, это похоже на ангар, а еще на некий склад, вот там целая гора контейнеров, как мне кажется. Даже если корабль давно мертв и его носит по орбите тысячи лет, все–таки какая–то аппаратура еще служит. Ишь, вместе с конем и собакой в одно мгновение…

Страшно и представить, как это века и даже тысячи лет без ремонта, разве что армия микроремонтников, получив сигнал о неисправности, тут же устремляется в нужное место, быстро приводит в прежнее состояние и снова замирает?

С другой стороны, подобная система может нуждаться только в притоке энергии, даже я знаю, что ее можно получать самыми разными способами. Здесь же на высоте в изобилии мощь Солнца, хватит на миллиарды грандбагеров.

Я осматривался, то ли постепенно смелея, то ли уже надрожался, и мой слабый организм уже не может так долго бояться. Этот грандбагер кажется мне покрытым толстым панцирем жуком, внутри которого нечто живое или, как мы любим умничать, квазиживое…

А если он все еще жив или почти жив, судя по тому, что так легко выдернул нас сюда… или мы сами выдернулись, невольно задействовав его мощности… то можно как бы попытаться…

Я собрался с духом и заговорил, не очень–то рассчитывая на ответ, но когда говорим, всегда чувствуем себя увереннее:

— Так… слушай меня внимательно! Мне очень жаль, что команда как–то вот так несолидно даже. Это безобразие, я найду и накажу виновных. Даже, если все давно умерли, отыщу их далеких потомков и накажу! Ибо сказано в Писании, что грехи отцов… дальше не помню. Доложи о своем состоянии.

После паузы ответил негромкий мягкий голос:

— Кто ты?

Я вздрогнул так, что будь у меня в руках гора фаянсовых тарелок, все бы рушилось на пол с грохотом, но я мужчина и за посуду не берусь с детства, потому собрался и пропищал с достоинством:

— Царь природы! И венец творения.

— Таких не знаю, — ответил голос так же мягко, но бесстрастно и даже равнодушно.

Внутри меня взыграло, уже какой–то диалог, я сказал с упреком: