Александр Прозоров - Золото мертвых

– Да какая там в дубраве нечисть? – отшутился Зверев. – В тамошних сугробах сам леший ногу сломит. Спит, небось в берлоге своей и про ваши страхи не ведает.

– Да ты, поди, голоден, Андрюшенька, – вдруг спохватилась Полина. – Ведь и к ужину тебя не дождались, и с собой ты ничего не брал. Без росинки маковой весь день маешься. Идем, идем скорее! Не велела я в трапезной убирать, холодную снедь стряпуха оставила и пива кувшинчик. Идем, соколик.

Крепко ухватив мужа за руку, она провела его мимо боярина и быстрым шагом увлекла в дом.

– Ворота заприте, – услышал Зверев спокойный приказ хозяина, – да спать ступайте. Сын прав, в такой мгле даже нечисть пакости творить не ходит. Хватит караульных в тереме. Пусть по стене доглядывают, и ладно.

В трапезной экономно горела масляная лампа с приспущенным фитилем. А вот стол был накрыт минимум человек на десять. Пара кувшинов – один, верно, с пивом, а другой – с квасом, с яблочным супом, как тут называли обыкновенный компот, либо с сытом. На закуску – пряженцы, расстегаи и ватрушки, копченая рыба, моченые яблоки, ветчина, нарезанный ломтями сыр, лотки с запеченной зайчатиной, соленые грибы, капуста квашеная и рубленая, изюм, хурма, курага в глубоких мисках…

– Гостей ждала? – не удержался от сарказма Андрей.

– Как же ты изголодался, верно, бедненький, – не то не расслышала, не то не поняла ехидства в голосе супруга Полина. – Ты кушай, кушай. Страшно, верно, в лесу-то было?

Она схватила пирожок и стала жадно жевать, глядя на Зверева круглыми, словно от ужаса, глазами.

– Страшно? – От удивления брови Андрея сами собой дернулись вверх. – С чего бы это?

– Ну, мало ли чего… Душегубы какие встретятся али нечисть лесная.

– Я, Полина, если ты не заметила, русский боярин, а не поросенок бездомный, – сухо ответил Зверев. – Боярин – значит, человек боя. Если душегубы меня в лесу встретят, это им бояться нужно. Да и нечисти лесной лучше сторонкой меня обходить. Скажешь тоже: страшно! За кого ты меня приняла, милая?

– Ну, – смутилась женщина. – Ты ведь все же не такой, как отец. Вон, еще и борода с усами не проглядывают. Молодому и испугаться не грех.

– Пусть ляхи боятся, – фыркнул Зверев, – а я уж в три похода сходил, не считая мелких стычек. Мне, Полина, семнадцатый год уже пошел. Чай, не ребенок. Александр Невский в мои годы уже шведов разгромить успел[6 – Считается, что князю Александру в день битвы было что-то около девятнадцати годков. Однако точная дата и год его рождения неизвестны.]. А мне что – темноты в лесу бояться?

– Так он князем был, Александр-то!

– А я кто?

Ответ заставил женщину надолго погрузиться в раздумья. Зверев же тем временем придвинул к себе лоток с зайчатиной и принялся жадно обгладывать косточки – перекусить ему и вправду хотелось. А заяц – он только в шкуре да на бегу большим кажется. На деле – задние лапы, как у петуха, а больше и есть-то нечего. Как раз голодному мужику один раз перекусить.

– Он был святым! – наконец нашла дама достойный аргумент.

– Ох, Полина, какие наши годы… – налил себе в оловянный кубок пива Андрей. – Может, и мы с тобой еще святыми заделаемся!

– Мучениками?

– Типун тебе на язык, – поперхнулся пивом Зверев. – Лучше так… За деяния всякие. Сотворим чего-нибудь доброе и душевное. Храм великий построим или пленников из неволи выручим.

– Выкупим?

– Выкупать нельзя, – покачал головой Андрей. – Этак мы всяких выродков только прикормим. Они жить на том станут, что русских людей воровать, а потом выкуп просить. Нет, освобождать надобно саблей. Чтобы от похитителей только могилки безымянные оставались.

Он допил пиво, наколол на нож ломтик ветчины, сыра, сунул в рот и вернул клинок в ножны:

– Ну что, не пора ли нам на боковую? А то уж утро близится, а ты еще не ложилась.

– Так и ты не ложился, сокол мой ясный.

– Да я-то что? Все мужчины бродяги от природы. Сегодня в одном месте, завтра в другом. Сегодня засветло лягут, завтра токмо перед рассветом. Ты-то дома. Чего себя мучаешь?

– Как же я без тебя, суженого своего, мужа венчанного?

Полина опять прочно ухватила его чуть выше запястья, задула светильник и потянула за собой. В чужой усадьбе она ориентировалась на удивление уверенно: в кромешном мраке провела его через коридоры и горницу, без ошибки нашла лестницу, поднялась на второй этаж, повернула к их светелке – бывшей личной опочивальне боярского сына. Ни свечи, ни лампы здесь не горело, однако промахнуться мимо кровати, занимающей половину комнаты, было невозможно. Послышался шелест снимаемого платья, легкое постукивание и позвякивание – на сундук легли черепаховый кокошник и тяжелые золотые ожерелья. Зверев поставил к стене колчаны, нащупал верхний штырь и повесил на него пояс с саблей. На сундук внизу кинул ферязь, войлочный поддоспешник, рубаху, стянул сапоги, порты и тоже забрался под одеяло, с наслаждением вытянувшись в чистом постельном белье.