Демьян Бедный - Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917)

Уж Митрофанушки у нас — гляди! — с усами, —
Так решено: за ум они возьмутся сами.
И вот от них летят во все концы
Гонцы:
Пожалуйте на съезд, "ревнители науки"!
Пожаловали. Что ж? Едва затихли звуки
Молебна, прокричав до хрипоты "ура",
Без промедления лихая детвора
К казенным сундукам простерла жадно руки.
То видя, "благородные" отцы
Смущенно затрясли главами:
"Ах, детушки, ляд с вами,
С кого вы взяли образцы?
Пускай уж мы — не скроем, знаем сами, —
Остались бы, как были, подлецами,
Да вы зачем такие подлецы?"

Однажды в барский особняк,
В роскошные приемные палаты,
Краснея за свои лохмотья и заплаты,
Пришел за помощью бедняк.
Хоть стыд его давил почище всякой ноши,
Да барин — человек, по слухам, был хороший.
И впрямь — пред гостем он размяк.
Как вдруг на бедняке он увидал… калоши!
Казалось бы, пустяк!
Но филантроп вскипел:
"Ах, чертов ты тюфяк!
В конюшне быть тебе, а не в моей гостиной!
И ты, невежа, мог,
Такою будучи неряшливой скотиной,
Еще рассчитывать, чтоб я тебе помог?!
Вон, хам! И не посмей сюда явиться снова!!"
Бедняга, не успел в ответ промолвить слова,
Как вылетел тормашкой за порог.

Наказан был бедняк примерно.
Калош не снял он — верно! —
Да как их снять, когда под ними нет сапог?!

Над мужиком, над Еремеем,
В деревне первым богатеем,
Стряслась беда:
Батрак от рук отбился,
Батрак Фома, кем Еремей всегда
Хвалился.
Врага бы лютого так поносить не след,
Как наш Фома Ерему:
"Людоед!
Чай, вдосталь ты с меня повыжал соку,
Так будет! Больше мне невмочь
Работать на тебя и день и ночь
Без сроку.
Пусть нет в тебе на грош перед людьми стыда,
Так побоялся б ты хоть бога.
Смотри! ведь праздник у порога,
А у тебя я праздновал когда?
Ты так с работой навалился,
Что впору б дух лишь перевесть.
За недосугом я, почесть,
Год в церковь не ходил и богу не молился!"
На батрака Ерема обозлился:
"Пустые все твои слова!
Нанес ты, дурья голова,
Большую гору
Вздору.
Никак, довесть меня ты хочешь до разору?
Какие праздники ты выдумал, Фома?
Бес праздности тобой, видать, качает.
Смекай — коль не сошел еще совсем с ума:
Кто любит праздновать, тот не добром кончает.
Ты чем язвишь меня — я на тебя дивлюсь:
"Год богу не молюсь!"
А не подумал, Каин,
Что за тебя помолится хозяин?!"

Помещик, встретясь с мужиком,
С беднягой Фокой,
"Эй, Фока, — говорит, — слывешь ты докой, —
Потолковать бы нам ладком,
Пока нет шуму.
Ведь выборы у нас почти что на носу.
В политике ж мужик, сам знаешь, как в лесу, —
Так надо разобрать, кому идти-то в Думу?
Я, например, готов… Тяжелый крест снесу…
Поклясться б за меня ты мог пред целым сходом:
Помещик наш пойдет, мол, заодно с народом.
Мы столковаться бы почти во всем могли,
Лишь стоит бредни все забыть насчет земли".
"Земли! — под ложечкой у Фоки засосало. —
Землица… что ж?.. Землица… не вредит…
Иным — в излишестве… У нас — ой-ой как мало…"
"Вот простота, о чем твердит?
Кому дано, тому дано — от бога".
А Фока стонет: "Эх, и нам бы… хоть немного…
Землицы клок…"
"Что вижу, Фока, мысль твоя совсем убога,
Как неотпаренный лубок!
Сойтись бы в главном нам, а пустяки — похерим!"
Тут Фока наш стал сразу зверем:
"Стой! От какого ты виляешь пустяка?
Ты что же, думаешь, напал на дурака?
Аль мужики от бар когда добро видали?
Аль наша память коротка?
Проваливай отсель, собачий сын, пока
Тебе бока не обломали!"

"Андрюха — вот столяр! Андрюха. — вот мастак!"
С кем речь ни заведи, с мальцом аль со старухой,
Все не нахвалятся Андрюхой.
Захвален под конец был бедный, парень так,
Что стал, как, ошалелый.
"Постойте ж, удивлю; — кричит, — весь свет я белый!
На кой мне ляд верстак?
Плевать мне на рубанки!
Одним лишь топором
Такую штуку я сварганю из болванки, —
Не описать пером!
С ней — и пахать и сеять,
С ней — полосу полоть,
С ней — урожай убрать, помолотить, провеять
И хлеб смолоть!"
Андрюха зря болтать не любит,
Он времени не губит:
В горячке скор,
Схватив топор,
Колоду парень рубит.
Набилося народу полон двор.
Всяк видеть первым рад неслыханное диво.
Работает меж тем затейник наш ретиво;
Хоть пар с него валит, ему ништо: упрям!
Зато деревню всю впрямь удивил Андрюха.
Все ахнули, узрев диковинку: "Ай, срам!
Да это ж… рюха!"