Кейт Тирнан: Костёр. 1. Чаша ветра

Тем не менее, папе следовало хоть на одну секунду задуматься своей тыковкой, что мое проживание с Акселль даже близко не напоминало хорошую идею.

Я перестала считать, сколько раз в день молилась, чтобы все это оказалось кошмаром, и я смогла проснуться.

Я встала и пошла, пересекая улицу, через площадь Джексона.

Акселль жила во французском квартале — самой старой части Нового Орлеана.

Приходится признать — это было мило.

Здания выглядели по-европейски, не так как у южан или колонистов. Место с грациозными формами, не подвластное времени, что даже я, пребывая в своих страданиях, могла его оценить.

С другой стороны, повсюду было невероятно грязно, и некоторые улицы были переполнены туристами жутко потрёпанного вида. Как и все стрип-клубы на Бурбон-стрит. Кварталы стрип-клубов и баров целиком выставлялись напоказ любому прохожему, даже ребенку. Однако, были и другие улицы — без туристов, постоянно тихие и ясные.

Уэлсфорд основан только около 1860 года. Новый Орлеан в виде некоторого поселения существовал здесь около 150 лет до этого.

Через много часов бесцельной ходьбы я поняла, что здесь есть целый отдельный квартал, о котором не подозревало большинство людей: частные садики, скрытые дворами, участки пышной зелени, почти пульсирующие жизнью.

Тем не менее, даже посреди этой нестареющей красоты было нечто скрытое. Опасность? Не настолько сильное, как опасность. И не настолько сильное, как ужас. Подобно тому, когда прогуливаешься под балконом, ожидая, что на голову свалится сейф.

Если позади меня человек шел на расстоянии более, чем в квартал, я нервничала. Здесь происходила масса преступлений, но моя нервозность не была основана на реальности. Это было больше похоже на… то, как если бы я ожидала, что солнце больше не засветит снова в моей жизни. Или как будто я въехала в туннель, конца которого не видно, а навстречу приближается поезд.

Это было странно, но может, чувствовать себя так было естественно, после всего через что я прошла.

Я свернула налево, стрелой промчалась по узкому, многолюдному переулку, протискиваясь сквозь огромные толпы туристов на пеших экскурсиях, и завернула за угол.

Двумя кварталами к югу эта улица вела к тому месту, где меня приговорили жить, по крайней мере, ближайшие несколько месяцев. Квартира Акселль когда-то была частью невероятно секретного дома. Внешняя сторона входных ворот, которые я отперла, была отлита из железа.

Они вели к небольшому крытому проезду, достаточно широкому для тележек, но не для автомобилей.

Мои шаги слабым эхом отражались от холодных каменных плит, обветшалых за сотни лет.

Парадный вход находился с задней стороны дома.

Четыре здания окаймляли внутренний двор, на котором располагался крохотный плавательный бассейн и заросшие бурной растительностью неухоженные клумбы вдоль стен.

Чувствуя, как дыханье наковальней отдается в груди, я повернула ключ в замке.

Если повезет, Акселль не окажется дома — может, уже тусуется где-то на вечер, и мне не придется никуда идти. Прошлой ночью она таскала меня по трем разным барам, несмотря на мое напоминание, что мне не только нет двадцати одного, но даже нет восемнадцати.

Во всех трех местах вышибала или швейцар смотрели на меня, открыв рот, словно сканируя, на что я и рассчитывала, потому что в результате я могла бы поехать домой и забраться в кровать, однако они просто закрывали рот на замок и давали мне пройти.

Думаю, Акселль их знает, и они позволяют ей всё, что угодно.

Я толкнула дверь, встретив блаженный свистящий звук кондиционера, и обнаружила, что удача — это не про меня.

Акселль разлеглась на черном кожаном диване, ее одежда чуть поскрипывала, когда она меняла положение.

Она курила и разговаривала по телефону, лишь слегка подняв на меня глаза, когда я вошла.

Ну и чтобы подбавить мне веселья, ее жуткие друзья Жюль и Дедал тоже были здесь.

Фактически я встретила их, как только мы спустились с самолета в Новом Орлеане.

Никто из них не был ее любовником, тем не менее, они постоянно крутились вокруг.

Жюль — привлекательный внешне — типаж Дензеля Вашингтона, уравновешенный и собранный, примерно возраста Акселль: тридцать с копейками.

Дедал — достаточно пожилой, чтобы сойти за ее отца: лет пятидесяти пяти.

Он напоминал мне прожженного продавца автомобилей, вечно улыбающегося, хотя улыбка никогда не отражалась в его глазах.

— О! Таис, — воскликнул Дедал, оторвав взгляд от книги.