Этот рассвет напомнил ему о ней — поэтому он и выругался.
Девица, которую он выбрал себе на прошлую ночь, уже исчезла. Кесар отвернулся от окна и принялся одеваться, попутно допивая остатки вина из кувшина.
На пороге он остановился, глядя на стражника, стоящего на часах. Возмужав, Кесар решил, что ему нужна стража у дверей покоев. Однако этот часовой привалился к стене и самым возмутительным образом дремал, несмотря даже на проскочившую мимо девицу. Кесар выхватил кинжал и, стремительно обхватив часового за шею, прижал к его горлу острое, как бритва, лезвие. На коже стражника выступила кровь, и тот, испуганно выругавшись, очнулся.
— Вот так и убийца прирежет сначала тебя, а следом и меня, — прозвучал над ним голос хозяина.
— Мой лорд, я услышал бы... и проснулся...
— Разумеется. Так, как сейчас. С ножом в горле, — Кесар отпустил незадачливого стражника, и тот выпрямился, зажимая порез на шее, которую не прикрывала кольчуга.
— Выбирай сам, солдат, — уронил Кесар. — Либо ты отыщешь сержанта и скажешь ему, что я велел дать тебе десять ударов кнутом. Когда придешь в себя, сможешь вернуться ко мне на службу. Либо верни оружие и одежду, которые получил от меня, и сгинь в своих закоулках, или откуда ты там появился.
— Есть, мой лорд, — солдат поклонился, кривя губы. Он был кармианцем, с темными волосами и медной кожей. Глаза у него были светлее, чем обычно, но это вполне могло быть унаследовано и от Висов. Пожалуй, такой предпочтет порку.
Кесар зашагал по коридору. Настроение у него улучшилось, невзирая на почтительную ненависть солдата, которая так и била ему между лопаток.
В скромных покоях его сестры уже было людно и шумно. Уже уложенные сундуки громоздились один на другой в передней. Взволнованный щебет женщин и окружающая суматоха мгновенно вывели Кесара из себя, и он, раздвигая шелестящую юбками толпу, под быстрыми взглядами больших подведенных глаз прошел прямо в ее спальню.
Вал-Нардия стояла, как и он чуть раньше, у длинного окна, но смотрела в комнату. Увидев его, она мгновенно застыла. Он тоже остановился как вкопанный. С самого детства он привык видеть ее в самых роскошных шелках и бархате, какие только позволяло их положение, с вплетенными в волосы драгоценностями и с неизменным ожерельем, когда-то принадлежавшим их умершей матери — золотым, с тремя черными кармианскими жемчужинами. Сейчас же по случаю надвигающейся жары на ней было простое платье из небеленого льна. На коже в кои-то веки не было ни краски, ни украшений, а распущенные волосы сбегали по плечам одним длинным языком пламени.
Что-то остановило его — что-то такое, чему сам он вряд ли смог бы дать определение. Не глядя, он махнул рукой в сторону двух женщин, находившихся в спальне:
— Отошли их.
Вал-Нардия сделала глубокий вдох. Однако ей не пришлось ничего говорить женщинам — те и без того двинулись к двери. Прошелестел занавес, дверь бесшумно закрылась, и в передней вдруг стало очень тихо.
— Ты пришел проститься со мной? — спросила Вал-Нардия. Ее глаза были опущены, а лицо заливала бледность — на столь светлой коже она была предательски заметной. Сейчас она казалась даже моложе, чем была на самом деле.
— Если тебе так этого хочется. Прощай, дорогая сестрица.
— Не надо, — сказала она, напряженно сглотнув. Он заметил, как дернулось ее горло. — Не брани меня, Кесар. Этот день должен стать для меня очень радостным, и тебе тоже следует радоваться вместе со мной.
— Радоваться, глядя на то, как ты уезжаешь, чтобы попусту растратить свою жизнь? Что ж, я рад за тебя, безмозглая корова.
Вспышка гнева, казалось, разрушила оцепенение обоих. Вал-Нардия испуганно смотрела, как Кесар приближается к ней. Остановившись менее чем в шаге от нее, он внезапно схватил ее за руки. Ее глаза мгновенно увлажнились — и непохоже, чтобы от слез. Она взглянула на него и покачала головой.
— И все это достанется Ашаре-Анакир. Будет заживо похоронено на Анкабеке.
— Я стану жрицей богини! — выкрикнула она. — Неужели здесь я могу рассчитывать на что-то лучшее?
— Здесь буду я.
— Ты... — прошептала она. Тяжелые капли — слезы или что-то иное — скатились из ее глаз.
— Это из-за меня ты покидаешь двор.
— Нет, Кесар.
— Да, Кесар. Ты боишься ростков своего чувства ко мне — и себя самой, когда мы вместе. Скажешь, не так, сестрица?
Они внимательно посмотрели друг на друга.
— Отпусти меня, — выговорила она наконец.
— Почему? В Ланне подобные вещи признаются вполне допустимыми.
Читать дальше