Стивен Кинг - Крауч-Энд (сборник)

Она уже вообще ничего не соображала. Она тупо шла по пустынной улице под тусклым темно-фиолетовым небом, между жуткими сумрачными домами и только надеялась, что когда-нибудь это закончится.

И оно закончилось.

Дорис увидела впереди две человеческие фигуры, только какие-то маленькие. Когда она подошла поближе, она разглядела, что это те самые мальчик с девочкой, которых они с Лонни уже видели раньше. Мальчик гладил девочку по волосам — по ее тонким крысиным косичкам — своей изуродованной клешней.

— Это та американка, — сказал мальчик.

— Она заблудилась, — сказала девочка.

— Потеряла мужа.

— Сбилась в дороги.

— Нашла другую дорогу, темную.

— Дорогу, ведущую прямо в воронку.

— Потеряла надежду.

— Нашла Трубача со звезд…

— Пожирателя измерений…

— Слепого дудочника…

Они говорили все быстрее и быстрее, на едином дыхании… надрывная литания, мерцающая россыпь слов, от которых голова идет кругом. Дома как будто придвинулись ближе. На небе уже показались звезды, но это были не ее звезды — не те звезды, на которых она загадывала желания в детстве и под которыми гуляла с парнями в юности. Это были иные, безумные звезды безумных миров. Дорис зажала руками уши, но не смогла заглушить этот страшный головокружительный речитатив. В конце концов она не выдержала и закричала:

— Где мой муж? Где Лонни? Что вы с ним сделали?

Они разом умолкли. А потом девочка сказала:

— Он ушел вниз.

— Ушел к козлищу с тысячью молодых, — добавил мальчик.

Девочка улыбнулась злобной улыбкой жестокой невинности.

— Он не мог не уйти, правильно? На нем была метка, и ты тоже уйдешь.

— Лонни! Что вы сделали с моим…

Мальчик вскинул руку и заговорил нараспев на каком-то непонятном языке, похожем на пронзительные трели флейты. Дорис не понимала ни слова, но даже звучание этих фраз наводило на нее панический страх.

— А потом улица зашевелилась, — сказала она Веттеру и Фарнхэму. — Мостовая пошла волнами, словно какой-то ковер. Вздымалась и опадала, вздымалась и опадала. Трамвайные рельсы выскочили из канавок… или как там их закрепляют, не знаю… и взвились в воздух. Я это помню, помню, как на них отражался свет звезд… а потом и булыжники тоже стали отваливаться, сначала — по одному, потом — целыми порциями. Они отрывались от мостовой и просто улетали в темноту. Отрывались с таким странным треском… как будто что-то раскалывается или рвется. Наверное, при землетрясении такое бывает. А потом что-то полезло из-под земли…

— Что? — Веттер резко подался вперед, впившись глазами в американку. — Что вы там видели? Что это было?

— Щупальца, — медленно заговорила она, запинаясь на каждой фразе. — По-моему, щупальца. Но очень толстые, стволы старых смоковниц… и такие все… скрученные. Как будто каждое толстое сплетено из тысячи тонких… и на них были такие розовые присоски… но иногда они были похожи на лица… и мне показалось, что в одном я узнала Лонни… и все они были искажены, как будто им очень больно. А под этими щупальцами, в темноте под землей — в темноте внизу — было что-то еще. Что-то похожее на глаза…

Здесь она замолчала, не в силах продолжать. И замолчала надолго. Впрочем, добавить ей было особенно нечего. Дальше она ничего не помнила. А когда, наконец, вырвалась из беспамятства, оказалось, что она стоит у дверей какого-то маленького магазинчика, где продавали газеты-журналы. Она сначала не поняла, где находится — в том или в этом мире. Но чуть дальше по улице было светлее: там горели фонари и проезжали машины. И это вселяло надежду. Мимо нее прошли двое прохожих, и Дорис отступила поглубже в тень, опасаясь двух злобных — даже зловещих — детей. Но это были не дети. Двое подростков, парень и девушка, которые шли взявшись за руки. Парень что-то говорил о новом фильме Мартина Скорсезе.

Она настороженно ступила на тротуар, готовая в любой момент юркнуть обратно в спасительный сумрак у входа в закрытый темный магазинчик, но в этом не было необходимости. Ярдах в пятидесяти впереди виднелся достаточно оживленный перекресток, где на светофоре стояли машины. На той стороне улицы, прямо через дорогу, был ювелирный магазин с большими часами, с подсветкой в витрине. Стекло было закрыто стальной решеткой, но Дорис видела время. Без пяти десять.

Она дошла до перекрестка, и хотя там горели фонари и шум машин действовал успокаивающе, она все равно то и дело испуганно оглядывалась через плечо. У нее все болело. Она неуклюже прихрамывала из-за сломанного каблука. Но не только из-за каблука. Ноги болели страшно — и особенно правая, как будто она растянула там связку.