Кэтрин Ласки - Ханна

Ханна до сих пор ничего не знала про Лайлу, кроме того, что её увезли. Девочка предположила, что её отправили туда, где она отдыхала до этого. Расспрашивать Этти Ханне не хотелось. От других слуг она узнала, что кошку и вправду убило камнем, который метнула Этти. Понемногу ей открывались и другие подробности событий того вечера. После случившегося на берегу обнаружилось, что портрет испорчен: холст был изрезан, а лицо девушки в тени — вырвано. Услышав о картине, Ханна поняла, что художник больше не появится ни в Глэдроке, ни в доме номер восемнадцать в Бостоне. А ещё… одну из ваз нашли разбитой на мелкие осколки.

Когда Ханна с Этти пошли обратно к дому, Ханна услышала, как малышка что-то бормочет, стуча зубами.

— Что-что, Этти? Что ты хочешь сказать?

Она остановилась и подняла на Ханну ясные серые глаза.

— Санаторий.

— Что это такое?

— Длинное-длинное слово.

— А что оно значит?

— А ты разве не знаешь? — спросила Этти. В голосе её слышалась нотка торжества, как будто ей приятно было обнаружить, что она знает больше, чем кто-то старше её.

— По-моему, я где-то его слышала. — Слово в самом деле показалось Ханне знакомым.

— Это такое место, куда отвозят больных туберкулезом. — Этти помолчала. — Туда Лайлу отвезли.

— О, — тихо выдохнула Ханна.

Они молча дошли до спальни Этти, где малышка переоделась, а затем села перед зеркалом, чтобы Ханна расчесала и заплела её мокрые волосы.

Этти сказала, обращаясь к отражениям в зеркале:

— Конечно, Лайла не болеет туберкулёзом. Только, видишь ли, так получается проще, чем сказать, что она сошла с ума. Когда человек сходит с ума, его отсылают в специальный дом. Дом ума-ли-шён-ных. — Выговорив длинное слово, Этти принялась объяснять про специальные дома: — Я в большом словаре посмотрела. Дом умалишённых ещё называется сумасшедший дом, а ещё бывают дома престарелых и какие-то дома призрения для сирот. Ты ведь сирота, Ханна, так ведь? Ты жила в специальном доме?

— Да, только он назывался не «призрения», а Бостонский Дом юных странниц.

— Ах, это звучит гораздо красивее, — вздохнула Этти. — А рядом с ним точно не было дома престарелых или дома умалишённых?

— Точно. — У Ханны вертелось на языке, что она не встречала умалишённых до тех пор, пока не стала работать в доме Хоули. Но она сдержалась. — У нас в Доме были только дети, самые обычные, только без мамы с папой.

— А как ты думаешь, кто были твои мама с папой?

— Я… Я…

— Я вот думаю, что они тебя очень любили, Ханна. Как тебя можно не любить? Я тебя ужасно люблю, Ханна. — У Ханны к глазам подступили слёзы.

— Правда, Этти?

Этти удивлённо посмотрела на неё, словно давая понять, что это глупый вопрос. Ханну кольнуло чувство вины: как будто она надеялась, что Этти скажет «нет», что она не любит Ханну, и тогда её уже ничто не будет держать на суше.

— Правда! А ты меня любишь, Ханна? — Этти придвинулась к зеркалу. Незаконченная косичка чуть не выскользнула у Ханны из рук. Этти задала вовсе не глупый вопрос: в её голосе была мольба. — Я вот о чём, Ханна: я же для тебя не только работа?

Руки Ханны, держащие аккуратно разделённые пряди волос, застыли.

— Что ты говоришь, Этти?

Они внимательно посмотрели друг на друга в зеркале.

— Тебе платят за то, чтобы ты оттирала каминные решётки, чистила овощи и за всё остальное, что ты делаешь. — Она помолчала. — И за то, чтобы ты заплетала мне косы… только… только я же тебе нравлюсь, правда?

— Конечно, Этти. Ты очень мне нравишься. — Ответ получился сам собой!

— Конечно, — тихо ответила Этти.

Они больше не смотрели на свои отражения в зеркале. Обе девочки отвели глаза, и на несколько мгновений Ханне почудилось, будто она вышла из своего тела и наблюдает со стороны за тем, как заплетает косы Этти.

— Обещаешь, что останешься насовсем? Совсем насовсем?

Ханна посмотрела сверху вниз на лицо Этти, раскрасневшееся и взволнованное. Неужели Этти что-то знает о её тайной жизни?

Ханна вздохнула:

— Нельзя ничего обещать совсем насовсем.

— Нет, можно… можно, Ханна.

— Я могу пообещать, Этти, и хотела бы не нарушать это обещание. Но иногда случается такое, что от тебя никак не зависит, и обещание сдержать не выходит.

— А можешь пообещать, что если это будет зависеть от тебя, то ты останешься? — Этти подняла на неё ясные серые глаза. У Ханны снова кольнуло сердце.

— Могу пообещать, что постараюсь, — кивнула Ханна.

— Постараешься?

— Да, постараюсь.