Михаил Пузанов - Перекресток - недопущенные ошибки

А «братом» или, быть может, даже «сыном» первый Творец стал тому, кто изначален был в мире, образованном искрами, кто родился из хаоса сам, без идеи, созданный эхом вероятностей, отрицающий и порождающий логику, хранитель благих намерений, к которому, однако же, и вымощена ими дорога. Чье настоящее имя, сотканное им самим из Хаоса и Пустоты, не ведомо никому из живущих. Чье вмешательство может либо подарить надежду, где последние надежды потеряны, либо погубить самый совершенный замысел. Третьего не дано. Тот, кого еще шепотом или, напротив, во весь голос одни называют Создателем, а другие — Разрушителем. Но, так или иначе, «сила» и «взгляд» его — всюду, как и Творца Творцов. Ведь оба они рождены Танцем искр, порождающим самосознание…

За спиной — лишь сухое подобие воздуха этого мира. Стена хаоса уже не существует для тебя: теперь есть лишь то сплетение, что наполнило душу. Ты никогда больше не увидишь этого изначального океана, не ощутишь и не нащупаешь его. Ты уже родился и не сможешь вернуться, даже если захочешь. Со дна ведет лишь одна дорога — наверх. Даже «оступившись», можно «упасть» лишь в одну из многих Бездн, для тебя врата хаоса навеки закрыты. Душа бессмертна. К сожалению, бессмертна. К счастью, бессмертна…

Повтори то, что случилось само, сплети потоки — и ты станешь Творцом своей души. А изменяющий ли ты, или творящий, или еще кто — не имеет значения теперь. Рамки стерты, иерархия нарушена, противоположности — лишь части единого целого, этой жуткой, но очаровательной, безумной стихийной гармонии.

На моих глазах рождалась другая душа. Этого не должно было случиться, ведь стихийные души всегда рождаются отдельно, не зная, как это происходит. Нельзя наблюдать событие, что происходит в пространстве, которого на самом деле не существует. Я смотрел на хаос тогда, стоял к нему лицом, почти внутри него, и видел своими глазами эту причудливую душу. Я видел ее, родившуюся там, где и самое живое — гибнет. Но только здесь, на Перекрестке, понял, что видел Рождение.

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, Западная полоса Лунных лесов.

Селина вымоталась за день: устала очень сильно, почти безнадежно. Голова сама клонилась к плечу, и хотелось плакать. Отчего — самой не понять: бывает такое состояние, когда все вокруг кажется жалящим и режущим тебя. Это ощущение знакомо даже магам и эльфам: в конечном счете, души-то у всех из одного материала созданы, как ни крути. Так любил поговаривать Астрон, когда пытался стереть существующие различия между расами, расставив точки над «i» в споре о превосходстве той или иной. Селина не совсем понимала сути сказанного, но на всякий случай принимала любые слова герцога за истину — уж он-то ошибался куда реже, чем сама девушка.

Селина выросла в Светлейшем. С тех пор как Эллиона приняла их на воспитание, выполняя просьбу своего «друга» (по крайней мере, долгое время она упорно настаивала именно на этой формулировке) Астрона Тарведаша, Селина привыкла никогда не испытывать холода и одиночества. Обитатели Светлейшего славились добротой и заботливостью, здесь всегда было с кем поговорить и что обсудить. Правда, когда особо своевольные «светлые» выходили из себя, девушка предпочитала затаиться где-нибудь на отрогах Белых гор и переждать сокрушительную бурю чувств, затапливающую добрую половину мира. Но такое случалось не часто — разве что Пламенеющая река войдет в период разлива раз в сотню лет, можно и перетерпеть. В остальном " окрыленный" мир радовал душу Селины мягким теплом и целительным спокойствием. Правда, поначалу ее задевала вечная грусть, застывшая в глазах некоторых обитателей Небесного мира (на то существовали глубокие философские причины, которые Астрон как-то пытался ей растолковать, да вот только больно уж непонятно), но позднее юная сестренка герцогини Катрис неожиданно и сама пристрастилась к состоянию тягучей печали.

А вот погруженные в исследования, испытания и эксперименты «светлые» ей не нравились. Они вечно находились в движении и заставляли бегать и летать со всех ног окружающих. Девушке такой ритм совсем не подходил: она привыкла не спеша обдумывать все свои мысли, перебирать их, а не бестолково метаться между пунктами «А» и «Б». Когда ее гнали, подталкивали, понукали, заставляли напрягать измученный печалью ум, Селина рано или поздно начинала визжать и брыкаться — вот тогда-то «светлые» и узнавали, каково это — получить десяток ударов крыльями по кумполу. Мигом отставали окаянные, а неожиданно развеселившаяся буянка кидала вслед спешно отступающим исследователям насмешливые фразочки вроде: "Улепетывайте-улепетывайте, трусы крылатые. Идите, воспитательнице моей нажалуйтесь — еще от нее добавки получите!".