Оливер Боуден: Откровения

Я бы хотел сам отправиться на поиски, но времени нет. Наши враги давят на нас, и мы не можем тратить время ни на что иное, кроме как на то, чтобы дать им отпор.

Твой брат, Джованни Аудиторе.

Вместе с этим письмом в сумке лежал листок бумаги – соблазнительный фрагмент некогда большого текста, явно написанный рукой отца. Тем не менее, сам текст ему не принадлежал – это был перевод некоего более древнего документа. И там, на пергаменте, были написаны слова, близкие по содержанию к тому, что размещалось на страницах Кодекса, которые отыскали Эцио и его товарищи тридцатью годами ранее: «Я провел с артефактом уже много дней. Или это были недели? Месяцы? Время от времени ко мне приходят люди – они предлагают еду или развлекают меня. И хотя глубоко в душе я знаю, что должен отказаться от этих темных исследований, мне всё сложнее и сложнее выполнять свои обычные обязанности. Малик поддерживает меня, но даже сейчас былая резкость проскальзывает у него в голосе. Но моя работа должна продолжаться. Я должен понять Яблоко Эдема. Назначение Яблока очень простое – даже слишком. Подчинение. Контроль. Но процесс… методы и способы, которые оно использует…это нечто поразительное. Воплощенное искушение. Всем, кто попадает в его сияние, оно обещает то, о чем они мечтают. А взамен Яблоко просит только об одном: о полном и безоговорочном повиновении. И кто мог бы отказаться от такого предложения? Я помню свой момент слабости, когда слова Аль Муалима, моего Наставника, потрясли меня. Он, заменивший мне отца, оказался моим злейшим врагом. И одной лишь тени сомнения было достаточно для него, чтобы управлять моим сознанием. Но я победил его фантомов, обрел уверенность в себе и отправил Аль Муалима в мир иной. Я освободился от его контроля. Но теперь я думаю… Освободился ли я? Ведь теперь я сижу и снова отчаянно пытаюсь понять то, что я поклялся уничтожить. Я чувствую, что это больше, чем просто оружие или инструмент для управления умами людей. Так ли это? Возможно, эти выводы просто следуют из его простой формы, а на самом деле оно показывает мне то, что я хочу больше всего. Знания… Они где-то близко. Просто вне досягаемости. Зовут. Обещают. Искушают…». Здесь старый пергамент обрывался, остальной текст был утрачен. Действительно, пергамент был настолько хрупким, что едва он прикоснулся к нему, как края его осыпались от старости.

Тогда Эцио мало что понял из прочитанного, но в тексте было что-то знакомое, настолько, что по коже пробежали мурашки, а волосы на голове зашевелились.

Едва Эцио вспомнил об этом, сидя в камере в башне Масиафа, как снова ощутил тот же трепет. Он смотрел, как солнце медленно исчезает за горизонтом, и думал, что это может быть последний день его жизни.

Эцио снова вспомнил старый манускрипт. Именно он, больше чем всё остальное, сподвиг его отправиться на восток, в Масиаф.

Без особой причины Эцио вспомнил молодого человека в белом. Казалось, стоило ассасину увидеть его, как битва вокруг стихла. Он появился и исчез так загадочно, словно видение, но, без сомнения, он был настоящим и, без сомнения, пытался что-то ему сказать.

Подготовка к путешествию заняла у Эцио остаток года и часть следующего. Он съездил на север, во Флоренцию, и поговорил с Макиавелли, хоть и не сказал ему всего, что знал. В Остии он заехал к Бартоломео д’Альвиано, который заметно пополнел от хорошей еды и вина, но оставался таким же свирепым, как раньше, не смотря на то, что теперь он был семейным человеком. У них с Пантасилеей родилось три сына, а месяц назад появилась и дочь. И что он же сказал?

– Время не стоит на месте, Эцио! Никто из нас не становится моложе.

Эцио улыбнулся. Барто повезло куда больше, чем он сам подозревал.

Эцио сожалел, что времени на то, чтобы съездить дальше на север, в Милан, уже не оставалось. Но он держал оружие в хорошем состоянии – и клинки, и пистолет, и защитную пластину, – и времени, чтобы соблазнить Леонардо возможностью сделать их еще лучше, не было. Да и сам Леонардо сказал годом ранее, во время последнего осмотра оружия Эцио, что сейчас оно идеально.

Это ещё предстояло проверить на деле.

Во Флоренции Макиавелли поделился с ним новостями. В этот город Эцио по-прежнему вступал с грустью – терзали воспоминания о погибшей семье и лишении наследства. О его последней любви – первой и, если задуматься, единственной настоящей любви всей его жизни – Кристине Веспуччи. Двенадцать лет. Неужели она так давно умерла от рук фанатиков Савонаролы? И вот теперь очередная смерть. Макиавелли нерешительно рассказал, что вероломная Катерина Сфорца, разрушившая жизнь Эцио так же, как Кристина осветила её, умерла. Бесполезной старухой сорока шести лет, забытой и бедной, давно утратившей как жизненные силы, так и уверенность.