Гленда Ларк - Та, которая видит

За кольями семь или восемь рыбаков сидели вокруг корзин с уловом зубатки; некоторые рыбины в доказательство своей свежести еще били хвостами по неструганым доскам причала. Мужчины и женщины ловко потрошили рыбу, потроха и чешуя разлетались по сторонам под смех и грубые шутки. Я подивилась их веселью: даже в гостинице было невыносимо жарко, а уж на солнцепеке… Не хотела бы я оказаться на их месте.

Я посмотрела налево. С другой стороны причала тянулся ряд развалюх. Обычным способом строительства на косе Гортан был такой: вы сколачивали вместе те доски, которые вам удавалось раздобыть, и прекращали работу, когда они кончались. Деревья на острове не росли, и строительный материал добывался — так или иначе — из моря; впрочем, в свое первое посещение косы Гортан я видела таверну, целиком построенную из пивных бочек, а передняя стена какой-то лавки была сделана из пустых бутылок. Те строения, на которые я смотрела, были явно сооружены из плавника: стволов деревьев, корабельных балок, досок обшивки. Стены ближайшей ко мне лачуги подпирали ребра кита, другая была крыта кожей акулы, третья оказалась выстроена из изъеденного морской уточкой дерева потерпевшего крушение корабля. Все вместе казалось причудливым и странным, но не лишенным своеобразного очарования. (Должно быть, я тогда лишилась рассудка. Неужели я и в самом деле могла так думать? Гортанская Пристань? Не лишенная очарования?)

Из своего окна портовые строения я разглядеть не могла, но дальше берег изгибался, и за окраинами города вдалеке я видела пустынный пляж и круто обрывающиеся к морю дюны. Горячий воздух струился над белым песком, превращая контуры дюн в тающий мираж.

Я закрыла ставни, немного избавившись, вместе с солнечным светом, от жары. Сбросив сапоги и отстегнув меч, я растянулась на постели. Мне предстояло быть на ногах большую часть ночи, и следовало попытаться поспать.

Примерно через час меня разбудили чьи-то стоны. Шум раздавался так близко, что я подумала, будто жертва находится в моей комнате; на самом деле этого, конечно, не было — просто стены в «Приюте пьянчуги» были сделаны из таких источенных морскими уточками и плохо подогнанных досок, что все происходящее в соседней комнате было отчетливо слышно. Сначала я попыталась не обращать внимания на звуки, но убедилась, что снова уснуть, пока кто-то убедительно изображает смертные муки, мне не удастся. Вздохнув, я нацепила портупею с мечом и босиком пошлепала к соседу.

По дневному времени я не зажгла свечу, и зря: в узком коридоре было совершенно темно. Ни воздух, ни запахи снаружи сюда не проникали, так что я снова ощутила вонь дун-магии, и мое тело напряглось. Сосредоточившись на зловонии, я сглупила: сделала шаг в темноту и оказалась как раз на дороге кого-то, кто в этот момент проходил мимо моей двери. У меня сложилось впечатление, что этот кто-то тоже шел в комнату моего соседа.

Несколько долгих мгновений мы оба стояли неподвижно, так близко друг от друга, что наши тела соприкасались. Я ничего не могла разглядеть, но точно знала, с кем столкнулась: это был высокий южанин в черной одежде. Чего я не могла понять, так это того действия, которое он на меня оказал. В обычных обстоятельствах я сделала бы шаг назад и извинилась — на всякий случай, не снимая руки с рукояти меча, — но сейчас мы продолжали стоять вплотную друг к другу, и на мои тело и разум обрушился целый водопад эмоций. Беда была в том, что я никак не могла разобраться в собственных чувствах. Преобладало испытанное мной раньше ощущение узнавания — то ли его, то ли мое. Может быть, мой Взгляд заметил дун-мага, силва или собрата — обладателя Взгляда? Или память шептала мне, что я должна узнать этого человека? А может быть, физическая потребность откликнулась на близость мужчины, который мог ее удовлетворить…

Когда я все же сделала шаг назад, мне было трудно дышать. От страха, несомненно, но также от странного напряжения. Какая-то часть меня хотела обратиться в бегство.

Прежде чем кто-либо из нас заговорил, стоны из-за двери зазвучали с новой силой.

— Тебе незачем беспокоиться, — любезно сказал мужчина. Последовал еще один момент напряженного молчания, когда ни один из нас не двигался.

«Ах ты, высокомерный ублюдок», — вяло подумала я. Его внешность сказала мне, что он — южанин, а выговор, мягкий и тягучий, указывал на его родные острова — Разбросанные. Я взглянула на мочку его левого уха, и теперь, когда мои глаза привыкли к слабому освещению, различила татуировку: морскую змею, украшенную кусочками бирюзы, — подтверждение того, что он гражданин именно этих островов.