О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

— Счастливого вам пути, сиятельные гости! Мы всегда будем вас ждать! Всегда-всегда! Приезжайте!..

Зиэль вручил стражам ворот медную пайзу, честно вернул, как это ему и было сказано в первый день, однако денежными подачками баловать стражников не стал…

— Обойдутся, да и лень было в загашники лезть. Врет, а приятно.

— Кто врет? — не понял Лин перехода в речах Зиэля.

— Суня. Что, мол, ждать будет всегда-всегда… С неделю попомнит, а потом так… иногда… «А помнишь, тетушка, эти заезжали… не помню как младшего-то звать…»

— Ну да! — не поверил Лин, сердце его тревожно сжалось: Уфина!.. — Я ее всегда буду помнить, почему бы ей меня забывать?

— И ты забудешь, но попозже чуток. А она — непременно и быстро. Лин, тебе надо быстрее взрослеть, парень, и правильно понимать жизнь. Во-первых, трактир — это бесконечный проходной двор, каждый день — лица, лица, лица… И сплошь мужчины, ибо в «Самородке» приличные семейные люди крайне редко останавливаются. А во-вторых, ей в ближайшие месяцы-годы иная забота сердце припечет — жениха искать, а не прохожих почем зря в памяти копить. Так-то.

Лину до смерти любопытно, что понадобилось Зиэлю на холодном юге, но прямо спрашивать он не решается, ибо это неприлично: воин воину сам все расскажет, если посчитает нужным. Или он сумеет правильные вопросы придумать.

День прошел, да другой миновал, Зиэль и Лин в дороге. Что значит — Империя!.. Вокруг безлюдные земли раскинулись, леса и леса, и пустоши меж ними. А поселенцы все никак не распашут эти просторы и не торопятся жить в городах, которые, к слову сказать, в этих краях невелики и редко стоят. Считается, что слишком неуютно и опасно здесь жить: нечисть, разбойники, холодные зимы… Не как на границах, разумеется, но все же… Двухсот лет не прошло, с тех пор, как Империя присоединила Пустой край, отняв его у диких, ныне исчезнувших племен людей и оборотней, а земли так и не хотят расставаться со своим прозвищем: «Пустые» — так и зовутся до сих пор… Но вот что значит — Империя! Могучая, богатая, рачительная к добытому! Край малолюден, а дорога сквозь него проложена — загляденье: ровная, широкая, без ухабов, хоть повозку вези, хоть верхами езжай, не хуже, чем столичный тракт где-нибудь под Океанией… Зато и летучие дозоры здесь огромны — не чета тем, что в обжитых местах: дважды они попадались навстречу, в каждом две полных полусотни ратников, конных и пеших. Как следует обученных, хорошо вооруженных. Одна полусотня по дороге идет в боевом порядке, можно сказать — отдыхает, а вторая — мелкими ватажками, по два-три ратника, прочесывает округу, да при этом постоянно держат друг друга в пределах досягаемости — на глазах или на слуху, всегда в полной боевой готовности. Каждые сутки полусотни местами меняются: одна из отдыха в дозор, другая из лесов и топей — на ровную дорогу, в неспешный шаг, рядом с хозяйственным обозом и полевой кухней, отдыхать…

— Слушай, Зиэль, я вспомнил… А что с этим будет?..

— С кем — с этим?

— Ну… Когда мы к Шихану подходили, тебя с каким-то невежей спутали… Хвак его звать. Что с ним будет, если поймают?

— Ничего не будет: казнят, да отпустят.

— Как это?

Зиэль вынырнул их своих мыслей и с неудовольствием посмотрел на Лина. Для этого ему пришлось довольно круто наклонить голову, потому что тот, по примеру воина, то и дело покидал седло и шел пешком. Это было забавное зрелище: громадный боевой конь в поводу идет, неспешно перебирая копытами, рядом с ним здоровенный воин за повод держится, идет так же неспешно, рядом с воином маленький мальчик движется вприпрыжку, не понять — быстро идет или медленно бежит… Вокруг них ужом вьется маленький звереныш, вот-вот кажется под ноги попадет или под копыта, но — всегда уворачивается… А выглядит неуклюжим. Но это только выглядит: охи-охи очень ловкие и опасные звери, и чуткие на опасность, и сметливые, даже такие малыши, как Гвоздик.

А Лину — совсем напротив — свою голову приходится высоко задирать, чтобы видеть лицо собеседника…

— Эх… Так это! Все забываю, что беседую с маленьким неразвитым человеческим существом, еще неспособным ко всяким там тонкостям словесных кружевных плетений… Поэтом не мечтаешь ли стать? Знаменитым трубадуром?

— Кем?

— Тьфу ты! Одним словом, этого Хвака просто казнят, если поймают. Но мне до этого никакого дела нет, никогда я об этом не узнаю, меня это никак не касается, потому что мой путь лежит совсем в иные пределы, а чаяния мои никоим образом (О-о-о!.. На моей памяти, впервые и единственный раз, за все миры, времена и эпохи, Зиэль ошибся в своих суждениях столь сокрушительно!.. — Прим. авт.)… Смотри, смотри!.. Сейчас он ее!.. Неужели… Ну и ушлый же твой Гвоздик. Стоять всем. Иди, отними. Я сказал! Подержишь немножко — и обратно отдашь, зато он будет знать — кто главный из вас.