Айя Субботина - Шаманы крови и костей

В другое время Арэн не стал бы его трогать, но сейчас их окружили остатки крестьян, что когда-то возделывали эти земли, и Арэн чувствовал на себе их ждущие взгляды.

- Мамочка... Что с моей мамочкой... - пищал детский голос, и к мертвой крестьянке кубарем выкатилась маленькая девчушка. Ее голова была лысой, один глаз заплыл кровью, отчего казался ненастоящим, чужеродным на детском лице.

- Заберите ее, ради всех богов, - пророкотал Арэн.

Ребенка тут же уволокли дети постарше, кто-то из них потихоньку умыкнул и курицу. Парень продолжал молить о пощаде, но Арэн прервал его крики ударом меча. Хлестко, наотмашь рубанул, рассекая от плеча до груди. Металл кольчуги не выдержал натиска доброго артумского клинка. Клейма на нем налились алым, осколок огненной звезды в рукояти дернулся, будто ожил. Этот меч любил кровь, словно был выкован для того, чтобы пить ее ежедневно.

Парень, который до последнего верил, что ему даруют жизнь, всхлипнул, почти так же печально, как осиротелая девчушка. Его ноги подкосились, и молодой воин рухнул на мертвую крестьянку, поливая ее кровью.

- Поделом поганцу, - подбодрил кто-то.

- Верно сделал, господин,- подхватил второй голос.

Жидкий гомон голосов поддержал речи с одобрением. Впрочем, крестьяне скоро разбрелись, и кроме Арэна над покойниками остался стоять только сгорбленный старик со свежим гнойником на щеке. Зеленая сукровица сочилась из-под грязной кожи. Мухи - их оказалось бесчисленное множество вокруг! - мигом налетели на "лакомство", но старик не спешил прогонять их. Будто ему и дела не было.

- Хорошо ты сделал, господин, - сказал он, сильно шепелявя. - Она-то и так больная была уж, кашляла, как собака, откинулась бы до рассвета. Но ты верно поступил.

- Верно? - Арэн отвернулся, сорвал с мертвеца накидку и вытер ею меч. - Может, его дома жена ждет на сносях, и теперь она с голоду помрет, потому что какому-то дасирийцу вздумалось суд судить самовольно.

- Поздно вздумал жалеть, не для того тебе меч-то даден, чтоб ты им траву косил. Если сила есть, нужно ею разумно распоряжаться, а боги потом сами решат, кому надобно было первее сдохнут. Ты вон, погляжу, жив и здоров, и зараза тебя не берет отчего-то, значит, нужен ты им. И больше этой бабы нужен, и говна этого, чтоб его харсты поперек драли. - Старик все-таки разогнал мух шлепком, и поплелся восвояси.

Возвращение в родные края было тягостным. Дасирию поливало ненастье. Сперва дождь, холодный и колючий, словно с неба сыпались зубы снежных львов. Потом пустился град, но дасирийцу посчастливилось переждать его в лесу. Затем пришли туманы, густые и серые, будто забвение. Иногда Арэну начинало казаться, что боги сыграли с ним злую шутку, сбили с пути, и вместо родных земель повернули в сторону Края. Туда, где за непроглядной пеленой тумана заканчивался Эзершат.

Небольшие свободные города, что всегда жались к границам Дасирийской империи, погрязли в разрухе. Не случалось такого дня, чтобы Арэну не встречались беглецы. Они собирались в небольшие группы по десятку человек и шли наобум. Несколько раз Арэну приходилось мечом отстаивать своего коня, которого голодные крестьяне принимали за лакомый кусок пищи. Обычно, хватало одного или двух убитых голодранцев, чтобы у остальных пропала охота зариться на чужую лошадь.

А еще были мертвецы. Много. Они лежали вдоль дорог, иногда болтались на деревьях, подвешенные то за руки, то за ноги. Целыми гроздьями, словно урожай для Гартиса. Арэн не знал, кто вешал несчастных, но подозревал, что причиной тому было мародерство. Обезумевшие от голода и страха люди теряли человечность. Однажды дасирийцу встретилась совсем юная девушка. Она сидела спиной к тракту, и Арэн не сразу рассмотрел, чем занята дасирийка, видел лишь, как она медленно поднимает и опускает руку, с зажатым в ней камнем. Объехав, дасириец увидел, что девушка колотит голову мертвого младенца. Должно быть, он умер уже давно: маленький череп лопнул, и крови почти не было. Девушка повернулась на Арэна, улыбнулась, закашлялась громко и протяжно, как все те, кого взяло поветрие. Дасириец хотел было избавить несчастную от страданий, но передумал. Скоро и она пойдет к Гартису.

Потом на дороге встал город. Арэн помнил его: некогда, центром ему служила крепость, самая высокая в этих краях. Ни пике ее всегда гнездились облака. Отсюда до дасирийской границы оставалось всего полдня пешком. Город пал. Его ворота были распахнуты настежь. Из них сочились гнилостный смрад и копоть. Арэн не стал заезжать внутрь, но стоило отъехать на несколько сотен шагов, как его нагнала группа вооруженных всадников. Брони на всех четверых давно нуждались в чистке, на руках двоих засохла кровь, голову третьего перевязывала грязная тряпка, из-под которой сочилась желтоватая сукровица.