Наталья Игнатова - Змееборец

– Самое подходящее место, – услышал Йорик отстраненный, низкий голос шефанго, – духи воды, чистое серебро, и граница были и небыли так близка. Легенда войдет во врата Лассэдэлл [68] Лассэдэлл – столица эльфийской империи и уже скоро мудрые Нур, эльфы из Звездного Замка, поклонятся ей, как госпоже. Светлой Госпоже. От нессе этте, от нессе р’хок таш. Эле от коссарх Шаххэ . [69] Это моя благодарность, это моя плата. И это начало Пути

– Какого Пути, Эльрик? – Йорик заговорил шепотом, опасаясь нарушить состояние транса.

– Я отвечу тебе, – де Фокс тихо фыркнул, – но позже, ладно? И можешь говорить вслух, ты же не думаешь, что у меня медитативные грезы? Командор, я не верю в эту чушь. Нет Судьбы, есть только Путь, и каждый выбирает его сам.

– Ты можешь предвидеть, не погружаясь в транс? – изумленно уточнил Йорик.

– За каким кракеном мне сдался этот транс?

– Что ты видишь?

– Тешер штез… Ничего! Только воду и отражение, не мое, между прочим, этот шефанго старше меня на тысячи навигаций. Но так гораздо проще, ты прав, и голова не болит. Я не вижу, Йорик, я знаю, что ворожба Яги удалась и Легенда будет счастлива.

– Ты думал только о ней?

– Когда начал обряд? Да. О ней и о тебе. Я всегда думаю о вас, как будто другой заботы нет…

– Это осаммэш.

– Нельзя провидеть будущее.

– Можно, если это осаммэш.

– У тебя дурацкое произношение!

– А у тебя – дурацкое упрямство.

Йорик сжал кулаки и глубоко вздохнул, прежде чем задать последний вопрос. На зароллаше:

– Ты видишь знак на воротах столицы?

– Это наш мир, – де Фокс явно решил срезать путь, ответив на все вопросы разом. – Наш, а не Легенды. Дальше ты понял, или мне, все-таки, нужно будет объяснять?

– Такое знакомое ожерелье, – не понимая толком, что же он сейчас чувствует, Йорик просто отошел к стене и сел на пол, обхватив руками колени, – моя прабабка в пятом колене была Светлой Госпожой. Теперь я знаю, что она была еще и редкостной сукой.

Упомянутая прабабка, по счастью, совершенно не понимающая ни зароллаша, ни суржика, на который сбился Йорик, постучала по столешнице рукоятью ножа:

– Я не против того, чтобы мне поклонились жрецы Нур, но, Эльрик, может, самое время объяснить мне, что тут, рази вас мор, происходит?!

А ничего уже не происходило. Все уже произошло. И старая, уродливая Яга, скрюченная непосильной ворожбой, проковыляла, держась у дальней стены, скрылась за дверью. Она сейчас поднимется наверх, в свою светлицу, посмотрит в зеркало, и страшно, дико, тоскливо станет ей, отвратительной, в ее красивом жилище, где все устроено так, как нравилось молодой, прекрасной женщине. Где никогда не найти себе места старухе.

Эльрик сломал одну жизнь, чтобы починить другую. Кто осудит его? Здесь – никто, кроме самой Яги. А она не посмеет.

Легенда глядит на шефанго огромными глазами, внимает каждому слову. Что он говорит ей, тихо, вполголоса? Очередную ложь, похожую на правду, неотличимую от правды, похожей на ложь. Можно прислушаться и услышать: слух, не орочий – эльфийский, но и этого хватит, чтобы разобрать слова, да только стоит ли? Не стоит.

Де Фокс мешает правду и вранье в идеальной пропорции, и этот его голос, инстинктивно выверенные интонации – все сбивает с толку, не дает разобраться, чему же верить, не позволяет даже задуматься над тем, а можно ли, вообще, ему верить. Это хорошо. Он не скажет Легенде правды, а она и не заподозрит, что ее обманули.

Впрочем, он ведь и не обманет.

Скажет то, что ей нужно услышать, скажет то, что ей можно услышать, скажет то, что она очень хочет услышать… Он знает, чего хочет Легенда, он, вообще, неплохо ее знает.

Считается, что шефанго не лгут. Сколько рассказывают историй, подтверждающих их честность, верность слову и безукоризненное выполнение договоров. Для других народов, призывающих богов в свидетели своим клятвам, или, как эльфы, клянущихся жизнью детей, удивительно то, что шефанго обходятся простым "даю слово". Никаких гарантий. Никаких кар за нарушение слова. Никакого стимула сделать то, что обещал. А уж их знаменитое прэтна , слово, в котором поровну брезгливости и презрения, вошло почти во все существующие языки. И даже произносить его умудряются с верной интонацией.

Мало кто задумывается о том, что "прэтна" – это не просто измена или предательство, нет, для этих понятий в зароллаше есть другое, куда менее эмоциональное слово "нортсьеррх". "Прэтна" – это измена себе. Предательство своих принципов. Нарушение своих правил. И эти правила и принципы совсем не обязательно включают чьи-то чужие интересы. Жизнь шефанго определяет красота, красоту каждый из них понимает по-своему, а угадать, кто из них, что сочтет красивым или некрасивым почти невозможно. Хуже того, почти невозможно угадать, что в чужой жизни покажется шефанго некрасивым. Достаточно некрасивым для того, чтобы избавить мир от уродства.