Дмитрий Емец - Месть валькирий

Быстро оглянувшись и убедившись, что Ирка далеко, Антигон достал саблю – ту самую, что не взяла Ирка, – дважды подул на нее, подбросил и произнес на ветер имя Буслаева. Едва это было сделано, как сабля сорвалась с места и умчалась. Ее зубцы позванивали и скользили в полете.

– Антигон! Ты где? – донесся до кикимора голос Ирки.

Мистический пьянчужка посмотрел в сторону, где скрылась сабля, и довольно хихикнул, представив, что вскоре сабля доберется до цели и вонзится Буслаеву в сердце.

– Я здесь, хозяйка! Гадкий монстр уже спешит! – крикнул Антигон и, переваливаясь, направился к Ирке на кривых крепких ногах-ластах.

Вернувшись на Большую Дмитровку, Даф обнаружила на месте только Мефодия и Евгешу. Арей отбыл куда-то – просто исчез из кабинета без объяснения причин, как это обычно бывало. Воспользовавшись отсутствием начальства, Улита поступила как дальновидная секретарша: мгновенно умотала со службы. Чимоданов отправился куда-то менять монеты. (Он собирал царские деньги.) Ната развлекалась так, как развлекалась только она: бродила по центральным улицам и разбивала мужские сердца, по примеру снайпера отмечая их общее количество единичками в блокноте.

Когда Даф появилась в гостиной, Мефодий стоял на кулаках, обливаясь потом. Мошкин же, ходя от стены к стене, заламывал руки и с надеждой вопрошал:

– Я так люблю ее! Что мне делать?

– Мой руки перед едой. Авось отвлечешься как-нибудь, – посоветовала ему Даф.

Евгеша всесторонне осмыслил этот совет и сделал собственный вывод.

– Ты пришла, да? А Наты с тобой нет? – спросил он.

Даф терпеливо ответила на оба вопроса, равно как и на те, что возникли у Мошкина в процессе ее ответа. Тем временем Депресняк, решивший, что сегодня целый день вел себя идеально, решил отыграться за все сразу. Опрокинув пару ваз, он принялся раскачиваться на гардинах, оставляя когтями Длинные, как от опасной бритвы, разрезы.

Мефодий встал, озабоченно разглядывая покрасневшие костяшки на кулаках.

– Вандализм – самое приятное занятие после охоты на ворон, – сказал он, оценивая масштабы разрушений.

Депресняку надоели шторы, и он перелетел на стол Улиты.

– Эй, ты! «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй», слезай оттуда! – закричала Даф. Кот, разумеется, притворился глухим и вообще отнесся к цитате из Тредиаковского со доровым пофигизмом.

Пришлось схватить его и зажать под мышкой.

– «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй»... – повторил Мефодий, запоминая. – Я знаю еще при-кольнее. Эдька где-то вычитал. «Cipa пухтаста полохлива довговуха тварина».

– Это чье? Тоже Тредиаковского? – завистливо спросила Даф.

– Не, зачем сразу так брутально? Просто загадка про зайчика, – пояснил Меф.

Неожиданно Депресняк, покорной муфтой свисавший с руки у хозяйки, изогнулся, зашипел и, полоснув пытавшуюся удержать его Дафну бритвами когтей, прыгнул Мефодию на грудь, передними лапами хлестнув его по лицу. Тот, никак этого не ожидавший, закричал от боли и опрокинулся назад.

Даф, сердито вопя, бросилась оттаскивать Де-пресняка от Мефодия. Кот не стал ее дожидаться и юркнул под стол. Мефодий сел, ощупывая порезы на щеке.

– М-да... Это не зачик... Или зайчик, у которого было трудное детство, – сказал он мрачно.

– Ничего не понимаю... Он никогда на меня не нападал! – сказала Даф, морщась и разглядывая свою окровавленную руку.

– Эуазээ... Ум! – внятно произнес Евгеша.

– Чего ты?

– Ум... ум... я не брежу, нет? Мошкин показывал на групповой портрет мрака, висевший на стене, у которой только что стоял Меф. Начальник английского отдела Вильгельм вскидывал руки, как картонный паяц, беззвучно вопил и в ужасе показывал на свою грудь. Там, на палец ниже воротника, подрагивала короткая, не длиннее карандаша, блестящая сабля. Как она могла оказаться здесь, в защищенной резиденции мрака, было неизвестно. Высвободившись из обшивки стены, сабля повисла в воздухе, точно флюгер, выбирая направление. Подождав, пока острый конец укажет точно в грудь Мефодию и замрет, Даф усмирила ее хищные инстинкты двойной маголодией.

Звякнув, сабля упала на пол, как хЫщный Ос, которого подбили в глаз ломом. Наклонившись, Даф спокойно подняла ее. Сабля лежала на ладони смирно. Даже зазубрины перестали скользить по клинку. После двойной маголодии она была не опасна.

– Вылезай, кошак! – сказала Даф, обращаясь к запрещающим огням светофора, мерцавшим под столом. – Ты оправдан. В другой раз, когда захочешь спасти кому-нибудь жизнь, царапай меня одной какой-нибудь лапой, а не всеми сразу.