Пол Андерсон - Дахут, дочь короля

Грациллоний не казался беспомощным, как большинство спящих. Черты его были слишком суровы. Рот не смягчился, да и лоб был по-прежнему нахмурен. Но каким же он выглядел усталым, морщины избороздили лицо, седина окропила красноту волос и мелькнула в бороде.

Шея по-прежнему была гладкой и крепкой колонной, прочно державшейся на сильных плечах и бугристой груди. Вокруг нее искрилась превосходная золотая цепь. Нижнюю часть скрывали покрывала.

Решимость вернулась. Она склонилась над королем. Мягко, как мать ребенка, женщина скользнула рукой ему под голову и подняла ее с подушки. Другая рука полезла под одеяло, по вздымающейся и опускающейся косматости груди, к железной трубке. Она вытащила Ключ, чтобы его видеть. Она провела цепь над его головой, пока та не сомкнулась на поддерживающей руке. Она опустила его назад на подушку и в напряжении подождала.

Его глаза под веками пошевелились. Губы что-то шептали. Он помычал и подвинулся. Дахут помахала над ним свободной рукой. Король затих. Она видела, как он дышит, но ветер заглушал звук.

Она улыбнулась ему странной улыбкой и вышла.

Дахут шла по залу, походка ее становилась все увереннее, пока не перешла в большой шаг. Она прошла в дверь и закрыла ее за собой так, словно сразила врага. Ниалл обернулся, испугавшись во тьме. Она подошла, взмахнула Ключом и повесила на его меч.

— Он у тебя? — хрипло спросил он. — Уходим.

Они остановились, когда дошли до дороги и могли лучше видеть. Луна бросала свой беспокойный свет на них и на ту вещь, которую она повестила ему на шею. Туда же влекло ее руки. Ниалл вынудил ее прервать поцелуй.

— Нам надо возвращаться сразу, — заявил он. Зазвенел голос Дахут.

— Да. Поторопимся. Я вся горю!

В ее постели, после первого неистового взрыва любви, она спросила:

— Завтра утром ты бросишь ему вызов?

— Это было бы разумно, — сказал Ниалл в ее теплоту, шелковистость и запах мускуса.

— Застигни сто изумленным, нерешительным. — Она изогнулась и, спряталась в нем. — Завтрашняя ночь будет нашей брачной ночью.

— Сначала дай мне отдохнуть несколько часов, — отвечал он со смехом.

— Пока нет, — промурлыкала она. С жадностью шевелились ее губы и пальцы. — Я хочу снова почувствовать на себе твою тяжесть. Хочу ощущать холод Ключа меж грудей, тогда, как ты входишь меж моих бедер. О, Ниалл. Сама смерть не может утолить мое желание к тебе.

Голосил ветер, громыхало море.

Корентин проснулся.

Мгновение он лежал, не двигаясь. В его комнате царил дикий холод. Корентин поднял вверх глаза. Воздух прерывисто свистел у него между зубов. Он вырвался наружу нечеловеческим стоном.

— О, милый Господи, нет! — умолял он. — Смилуйся, смилуйся! Пусть это будет просто кошмар. Пусть это будет проделка Сатаны.

Решение пришло. Он сбросил свое единственное покрывало и слез на пол с матраса. Схватив с гвоздя платье, он натянул его на свое долговязое тело. Не останавливаясь, чтобы найти сандалии, он взял свечу, подсунул под руку посох и вышел.

Святилище было еще более пустым, чем его собственная комната. Эта часть занимала добрую половину того, что некогда было храмом Марса, прежде, чем под римским давлением не был установлен переход к единой церкви в Исе. Там было мало чего помимо блока алтаря под балдахином, да пары стульев. Крест на алтаре мерцал поперечными тенями. Языческие изображения на стенах не были видны.

Корентин поставил свечу и посох, воздел перед крестом руки и запел молитву Господу. Она глухо отдавалась эхом. Он лег ничком на полу.

— Боже всемогущий, — сказал он его твердыне, — прости слабоумного старого моряка. Я бы не стал вопрошать о слове Твоем. Никогда. Но был ли это сон от Тебя? Он был так ужасен. И так темен. Я не понимаю его, честно не понимаю.

Здесь, в окружении камня была тишина. Корентин снова поднялся на ноги. Снова воздел руки.

— Что ж, может, Ты расскажешь мне больше, когда я исполню Твое первое веление, — сказал он. — Если это исходило от Тебя. Болван вроде меня не может быть уверен. Но я сделаю то, что наказал мне ангел, полагая, что это был истинный ангел. Не кажется слишком вероятным, чтобы это был дьявол, как тот, который пытался сыграть шутку с епископом Мартином, потому что не вижу никакого вреда в этом поступке. Прости мне удивление, Господи. Я сделаю все, что в моих силах.

Священник поднял посох и свечу. Дойдя до двери, он дрожал. С усилием он открыл дверь и вошел назад в вестибюль.

Поднялась женщина, чтобы убаюкать своего младенца. Она увидела высокую фигуру и обратилась мягко и встревожено: