Том Арден - Танец Арлекина

— О Джем, Джем! — рыдала Умбекка.

Полти продолжал:

— Девушка осталась невинной, я в этом не сомневаюсь, но если бы не мое вмешательство, ее падение бы, несомненно, состоялось! Некоторое время ее хранила наивность, присущая ей от природы, — наивность, а не моральные устои. Но это только распалило похоть гадкого искателя наслаждений, и он с большим упорством склонял ее к сожительству. Наконец, обезумев от тщетности своих попыток, он решил добиться силой того, чего не мог добиться словами. Инсценировав ритуал поминовения усопших, он нарядил девушку в одежды шлюхи и увел на кладбище под покровом темноты. Он был готов сотворить то, что хотел, на надгробии покойной матери несчастной!

— О, это чудовищно! — сорвалось с губ командора. Гнев его был так силен, что он забыл о терзавшей его боли. То, о чем рассказывал его сын, точь-в-точь соответствовало пережитому благочестивой Эвелиссой на страницах «Красавицы долин».

— Девушка спасена, — патетически объявил Полтисс. — И теперь больше никогда не вернется в Диколесье. Ее отдадут на попечение моих приемных родителей, которые так преданно заботились обо мне до тех пор, пока я не нашел моего настоящего отца. В Цветущем Домике она будет ограждена и от порочных ухаживателей, и от безумного отшельника, приложившего руку к ее совращению с пути истинного. Я с радостью буду часто навещать ее там, ибо верю, что со временем она станет украшением этой деревни, что ее печалям придет конец, и они сменятся радостями, и она навсегда позабудет об этом злобном мальчишке.

Эй Фиваль стал грызть ногти. К его раздражению примешались и другие чувства. Сначала он просто переживал, что его опередили. Подумать только, не он ли своими руками надел на этого хлыща форму синемундирника! Но потом капеллан с ужасом понял, что сын командора оказался способным учеником и учился быстро.

Командор встал и с обожанием уставился на Полти.

— О сын мой! Сын мой! Я еще гадал, истинный ли ты Вильдроп. Теперь я вижу, что это именно так. Ты показал, что способен на сострадание. Ты показал, как глубока твоя вера в людскую добродетель, как может быть силен твой гнев тогда, когда кто-то покушается на эту добродетель. Эту девушку я готов прижать к своей груди и относиться к ней как к дочери, но что же до этого юноши, то тут говорить не о чем. Он сам изгнал себя из приличного общества, ибо его преступления — это преступления против невинности, и нет ему прощения. Глядя на него, любой бы угасил в себе порывы сострадания. Рядом с ним воды всепрощения замерзают. Для него нет надежды на исправление. Стража! Отвести его на эшафот.

— Нет! — крикнул Джем. — Ката, скажи ему. Скажи им всем! Прошу тебя!

Но Ката, одурманенная снадобьями досточтимого Воксвелла, ничего не могла сказать, она ничего не чувствовала. Она только тупо моргала, глядя на то, как стражники тащат вырывающегося юношу из комнаты. Все было бы кончено, но Умбекка, рыдая, вцепилась в плечо командора и возопила:

— Оливиан, нет! Ты не можешь! Ты ошибаешься!

Эй Фиваль оторвал, наконец, взгляд от своих ногтей, выгнул другую бровь. Командор развернулся к своей невесте. Краска снова бросилась в лицо старику.

Вот это да! Пахло жареным.

— О-ши-ба-юсь? Сударыня, вы забываетесь! Вы хоть понимаете, о чем говорите?

— Пожалуйста, Оливиан! Джем не такой плохой мальчик…

— Что? Вы слышали обо всем, что он натворил, и говорите, что он не такой уж плохой?

— Я знаю, что он не такой ужасный! — выкрикнула Умбекка. — Да посмотрите же на него! О да, я понимаю, он наг, он вызывает возмущение. Но разве он таков на самом деле? Оливиан, ваш сын печется об этой девушке. Но разве нельзя с той же долей сострадания отнестись и к несчастному мальчику! Разве мой бедный Джемэни — тоже не такой же пример покушения на невинность?

Эй Фиваль принялся за следующий ноготь.

— Подумать только, что за жизнь он прожил! Разве не очевидно, что он родился на свет, не имея никаких надежд на будущее? Изуродованный, дитя инцеста! Мать — шлюха, отец — изменник! Я старалась, как могла, возместить ему лишения, на которые его обрекла судьба. Но что я могла поделать одна — я, одинокая, несчастная женщина! Вспомните, что, когда он был малышом, в Ирионе даже храма не было, куда я могла бы водить его! Можно ли было надеяться, что дорога приведет несчастного калеку к богу Агонису? Ведь только исходящий от него свет способен озарить пороки этого мира! Его грехопадение было неизбежно.

И что же мы видим теперь? Теперь он, лишенный всякой гордости и стыда, отдался в лапы темного бога Короса. О Оливиан, я не отрицаю: и мое сердце жаждет отмщения! Когда мальчик в порыве злобы бросился к вам и хотел душить вас, я чуть не ударила его. Я проклинала свою женскую слабость за то, что не смогла так поступить. Но Оливиан, умоляю вас, если вы любите меня, пощадите моего бедного Джемэни! Он не повинен в преступлениях, совершенных его родителями. Он не зол, не порочен. Он болен. Он нуждается в лечении!