Том Арден - Танец Арлекина

Командор, хотя речь идет о судьбе моей дочери, со мной говорить не станет. Меня гонят от ворот проповедницкой. Умбекка, но он выслушает тебя. Пойди к нему, молю тебя, и скажи, что во всем виноват я, что синемундирники могут свалить на меня вину за все, что произошло.

Милая Умбекка! Милая, глупая женщина! Теперь ты понимаешь, о чем я прошу тебя? Видишь, что я тебе предлагаю? Я стар. Я прожил слишком долго, но пока мог видеть, повидал очень многое. Только пусть моя любимая дочь останется в живых, а моя жизнь пусть тогда разлетается пылью по ветру. Я вручаю ее судьбу в твои руки, Умбекка. Развей пепел по ветру!

Говоря, старик опустился на колени перед толстухой, держась за посох. Умбекка, однако, не была тронута этой страстной речью. Она равнодушно смотрела на старика. Когда тот умолк, на губах Умбекки мелькнула усмешка, но она тут же сурово сжала губы. И отступила на пару шагов. Ее отказ прозвучал жестко и брезгливо:

— Злобный, похотливый ваган! Неужели ты надеешься, что я исполню твою просьбу? Твоя просьба ужасна! Она мерзка! Ты забываешь, Сайлас, что я посвятила свою жизнь, как некогда ты, богу Агонису. То, что ты собираешься развеять по ветру, — это истина, сама истина! И ради чего? Ради испорченной девчонки?

— Хватит, тетя! Довольно!

Эла молчала и слушала слишком долго. Теперь же она не выдержала и закричала.

Умбекка в испуге обернулась к племяннице

Старик, утратив выдержку, рыдал, упав ничком на пол. Эла подошла к нему, подняла, обняла. Стала целовать его изуродованное лицо, гладить волосы, щеки, нежно коснулась кончиками пальцев покрытых жуткими рубцами глазниц. Рубцы набухли от несуществующих слез.

Умбекка, не веря своим глазам, в отвращении взирала на эту сцену. Она думала о том, что, наверное, одежда старика просто-таки кишит вшами и блохами, о том, какие отвратительные прыщи у него на лице и руках, о мерзком запахе, исходившем от старого негодяя. Она любила его, она его превозносила, а он убежал, и стал жить в пещере, словно зверь, и валялся там со своей шлюхой, предаваясь похоти. Подойди он сейчас к ней хоть на шаг ближе, она бы завопила. Схватила бы из камина кочергу и ударила бы его.

Эла медленно отстранилась. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал спокойно и властно:

— Нирри, принеси мой плащ. И туфли.

— М-миледи?

— Племянница, что ты несешь?

— Разве не понятно, тетя? Я собираюсь выйти. Я и раньше выходила. Только на этот раз собираюсь выйти надолго. Вот и все. Нирри!

— Племянница, ты нездорова! — всполошилась Умбекка. — Ты бредишь! Прошу тебя, вернись в постель, пока не упала и не ушиблась.

— Нирри? — повторила Эла.

— Нирри! Поди прочь от шкафа! — толстуха бросилась к служанке и схватила ее за руку.

— Ой! Вы что! — Нирри попятилась. Она стояла между двумя женщинами, потирая руку. Взгляд ее метался от одной к другой.

— Нирри, делай то, что я тебе приказала, — ледяным голосом проговорила Эла. — Ты не забыла — твоя госпожа я. Эта женщина, которой ты с такой готовностью повинуешься, всего лишь моя тетка и компаньонка. Хотя… она оказалась ужасной компаньонкой. Каков бы ни был мой позор в глазах света, я была и остаюсь дочерью эрцгерцога. Я — леди Элабет Икзитер Ирионская, аристократка, и именно в этом качестве собираюсь навестить командора Вильдропа.

— Навестить командора? Племянница, о чем ты говоришь? Она бредит, Нирри, разве ты не видишь? О, да помоги же мне!

Но Нирри уже стояла у шкафа. Она вытащила оттуда просторный плащ и подала его Эле. Надетый поверх ночной сорочки, плащ был старый и побит молью. Но он был из красного бархата и оторочен горностаем. Затем Нирри подала своей госпоже горностаевую шляпу. К шляпе была приколота брошь с гербом красномундирников.

— Я пойду туда не для того, чтобы пожертвовать жизнью этого несчастного старика, — объявила Эла. — И не для того, чтобы пожертвовать собственной жизнью. Никто не должен погибнуть. Ни вы, тетя, ни ты, Нирри, ни я, ни Джем, ни проповедник Вольверон. Ни дочь Эйн.

О, как долго я проклинала слабость, связавшую меня по рукам и ногам, запершую меня в стенах замка! Лежа в постели, я достаточно наслушалась о том ужасе, который охватил и замок, и деревню, и все королевство! Да, я слаба, я больна, но я многое пережила, слишком многое, но есть такое, чего терпеть нельзя Тетя, неужели вы думаете, что я позволю командору Вильдропу и впредь творить зло? Чтобы дочь Эйн была повешена на деревенской лужайке? И кто отдал приказ о ее казни? Вильдроп, подумать только! Отвратительный кусок дерьма!