Роберт Асприн - Одиннадцать сребреников

Когда Ганс слезал с лошади, он стенал, кряхтел и жаловался, как дряхлый старик.

— Ox! — еще раз застонал он, ступив на землю и сделав первый шаг. — 0-ох! О боги отцов моих, мои ноги! Всего день в седле, и что стало с моими бедрами!

Мигнариал улыбнулась.

— Ну да, у меня тоже болит. Но натер ты отнюдь не бедра, милый!

— Тебе хорошо, у тебя нет.., хм-м. Боги позаботились о том, чтобы вам, женщинам, было удобнее сидеть верхом, — пробормотал Ганс. — Вы просто предназначены для этого. Во-первых, у вас шире бедра. И кроме того, женщины более пухлые.., я хочу сказать, то, на чем вы сидите, тоже устроено иначе, чем у мужчин.

Улыбка Мигнариал стала шире.

— И как я этого не заметила раньше!

Ганс слабо засмеялся и двинулся к ней, постанывая и волоча ноги. Он обнял ее, и они стояли так, пока Ганс не почувствовал, что у него перехватывает горло, что он хочет совлечь с нее все эти одежды, почувствовать под руками ее тело, уложить ее навзничь и… Осознав острое желание, он немедленно разомкнул объятия и начал стаскивать с себя длинный балахон с капюшоном, разминая затекшие плечи и продолжая поскуливать, когда ему приходилось двигать ногами.

— О-ох! Если бы боги создали мужчин для того, чтобы те ездили верхом, они должны были бы.., я не знаю. Они попросту создали нас не для этого, вот что я скажу!

— Попытайся представить, что было бы, если тебе пришлось пройти бы весь этот путь пешком. Ганс недовольно посмотрел на нее:

— Прекрати веселиться. Если мне хочется ныть и жаловаться, я буду ныть и жаловаться. Это мое священное право.

— Слушаюсь, господин мой жрец, — усмехнулась Мигнариал и тоже скинула балахон.

Оба они с радостью избавились от этих широченных складчатых одеяний, сшитых из белой ткани, потому что белая ткань защищает от солнечных лучей (и даже отражает их, если верить словам гуртовщика, который много знал о пустыне).

Ганс был одет в старую выцветшую тунику красновато-коричневого цвета, с кожаной шнуровкой на треугольном вырезе горловины и с рукавами, закрывавшими руки примерно до середины предплечья. Ноги его были обтянуты узкими кожаными штанами темного желтовато-коричневого цвета, а довершала наряд пара мягких сапог. Естественно, Шедоуспан носил при себе все свое оружие, хотя огромный ибарский «нож», длиной с руку Мигнариал, он приторочил к седлу. Вид у Ганса был довольно неприметный — он не казался ни особо опасным, ни особо богатым, и это его вполне устраивало. Мигнариал тоже не выглядела изысканно, но назвать ее неприметной вряд ли было возможно. Она была с'данзо и дочерью Лунного Цветка. На ней было столько одежды, что выглядела на две сотни фунтов весом. Однако это впечатление было обманчивым.

Она носила сейчас три кольца из, того несметного количества, что когда-то надевала ее мать. Возможно, одежда ее, была менее кричащей и многоцветной, нежели у Лунного Цветка. Наверное, на Мигнариал было не более одиннадцати предметов одежды, включая цветастую шаль и сине-зеленый платок, которым были повязаны ее откинутые назад волосы. Эти иссиня-черные волосы, цвета воронова крыла, были острижены только однажды, по достижении двенадцати лет — это составляло часть ритуала, знаменовавшего переход к зрелости. Помимо того, Мигнариал носила нижнюю рубашку, две кофточки, безрукавку, три юбки и два передника. Как ни странно, цвет одной из юбок совпадал с цветом головного платка. Ганс уже давно заметил это. Он подумывал было бросить замечание относительно того, что Мигнариал, дескать, становится слишком скромной в выборе одежды, но решил отложить это до более благоприятного времени. По крайней мере, до более подходящего.

— И как тебе не надоест таскать столько одежек? Мигнариал пожала плечами, и румянец на ее щеках стал немного ярче.

Они остановились на ночь в крошечном зеленом оазисе. Маленький колодец, облицованный камнем, давал жизнь нескольким квадратным ярдам жесткой травы и двум с половиной хлыстам, которые безуспешно изображали деревья. На каменной стенке красовалась надпись. Мигнариал прочла ее вслух: надпись гласила, что не следует бросать ничего в воду, а помет животных следует оставить для других путешественников, сложив его подальше от колодца.

— Хм, — произнесла Мигнариал, недоуменно хмурясь. — Зачем это нужно? И для чего нужна такая надпись? Они что, думают, что мы увезем навоз наших одров с собой?

Ганс хмыкнул и сказал:

— Ты никогда не знала, что такое бедность. Девушка резко обернулась к нему. Ее лицо выражало инстинктивный протест, который многие люди проявляют, услышав малейший намек на то, что им якобы живется не так уж плохо.