Питер Бигл - Лила, оборотень

Он находил их сбившимися в кучу под входным навесом многоквартирного дома или с лаем преследующими друг друга по лунному ландшафту строительной площадки: десять-пятнадцать кобелей самых несхожих рас, вероисповеданий, раскрасок и степеней забытого ныне порабощения, скулящих и лающих, мочащихся на колеса машин, без разбору обнюхивающих и один другого, и худощавую, ухмыляющуюся суку, вокруг которой они вились. Она порыкивала несколько злобнее, чем того требовала скромность, а если огрызалась, даже играючи, то прокусывала мясо до кости, и это их немного пугало. Но они все равно лезли на нее, в свой черед кусая в шею и за уши, и она рычала, но не убегала.

Во всяком случае, пока Фаррелл не налетал на них с визгливым воплем, который сделал бы честь любому рогоносцу, и не раскидывал пинками сопящих любовников. Только тогда она разворачивалась и скрывалась в весенней тьме, и вой ее, мечтательный и тонкий, летел следом, подобный шлейфу дымчатого пеньюара. По пятам за ней уносились и псы. Последним, зовя ее и сквернословя, бежал Фаррелл. Развеселая брачная процессия всякий раз быстро оставляла его далеко позади, оставляла карабкаться, спотыкаясь, по ржавым железным лестницам в такие места, где он непременно падал, зацепившись за мусорный бак. И все же со временем он неизменно отыскивал их, пролетев вприпрыжку по Бродвею или трусцой перемахнув Колумбус-авеню по направлению к Парку; он слышал, как они шумят на кортах у реки, слышал треск теннисных сеток, раздираемых в клочья над Лилой и ее минутным Аресом. Счет псам шел уже на дюжины, они сбегались со всех сторон. Счастье распирало их, но Фаррелл швырялся в них камнями и орал, и они удирали.

Впереди бежала волчица, она бежала по тротуару или по мокрой траве, удовлетворенно помахивая хвостом, однако глаза ее по-прежнему оставались голодными, а в вое все более явно различалась угроза и все менее явно — томление. Фаррелл понимал, что до восхода солнца ей необходимо отведать крови и что гоняться за нею и опасно, и бесполезно. И все же ночь наматывалась на свою бобину и разматывалась снова, и он вновь и вновь понимал все то же, и мчался по тем же улицам и видел, как те же самые парочки обходят его стороной, принимая за пьяного.

По временам рядом с Фарреллом останавливалось такси, и из него вылезала миссис Браун; происходило это как правило на углу, через который только что кубарем прокатились псы, сшибая корзины, штабелями составленные в дверях магазинов, и разнося по улице содержимое газетных стоек, притулившихся у входов в подземку. Стоящая в платье из черной тафты среди рассыпавшихся кочанов, с грудью, придававшей ей сходство с морским паромом — но столь же узкая в бедрах, как и ее дочь-волчица — с растрепанными темно-фиолетовыми волосами, с поднятой вверх рукой, с оранжевым, разинутым в вопле ртом, она была уже не Берникой больше, но оскорбленной богиней плодородия, пришедшей, чтобы погубить урожай.

— Надо разделиться! — кричала она Фарреллу, и каждый раз это представлялось ему хорошей идеей. И каждый раз, потеряв след Лилы, он принимался искать миссис Браун, потому что она-то со следа никогда не сбивалась.

Раз за разом подворачивался Фарреллу и управляющий из его дома — выскакивал из переулков, из дверей, ведущих в подвалы, или спрыгивал с грузовых лифтов, открывающихся прямо на улицу. Фаррелл слышал звяканье несчетных ключей о дощечку, заткнутую управляющим за пояс.

— Вы ее видели? Видели ее, волчицу, убила мою собаку?

Армейский, сорок пятого калибра револьвер, мерцал и подрагивал под толстой, некрасивой луной, точь в точь как безумные глаза управляющего.

— Помечены знаком креста, — он похлопывал револьвер по стволу и, будто маракосом, тряс им под носом у Фаррелла, — помечены и освящены священником. Три серебряных пули. Она убила мою собаку.

Голос Лилы прилетал к ним из далекого Гарлема или из близкого Линкольн-центра, и человечек, завившись винтом, проваливался сквозь землю, исчезая в щели между двумя тротуарными плитами. Фаррелл отлично сознавал, что управляющий гоняется за Лилой под землей, пользуясь ключами, которые только у таких управляющих и имеются, чтобы опускаться на лифтах в черные под-под-подземелья, лежащие много ниже велосипедных кладовок, сотрясающихся прачечных помещений, ниже кочегарных, ниже проходов, стены которых украшены шкалами вольтметров и амперметров, а потолки — дородными трубами парового отопления; он опускался в подземные области, где переваливаются, будто киты, величавые, тусклые магистрали водопровода и горделиво дыбятся газовые трубы, и переплетаются корневые системы огромных домов; опускался и крался по тайным ходам со своими серебряными пулями и звякающими о дощечку ключами. Подобраться к Лиле вплотную ему так и не удалось, но и сильно отстать от нее он не отставал.