Вольф Белов - Волчицы

Тихий улыбнулся и похлопал гостя по руке.

— Не горячитесь, профессор. Не стоит принимать все мои слова всерьез.

— Но почему нет?!

— Потому, что если вы решитесь на такой шаг, исчезнете сами. Самое мягкое, что с вами сделают, сгноят за решеткой без всякого приговора или в психиатрической лечебнице. Не для того покровители Сабурова окружили проект тайной и спрятали Машу в глуши, чтобы позволить вам безнаказанно спутать все их планы.

— Еще не факт, что меня схватят, — упрямо сказал Куприянов. — Я готов рискнуть.

Тихий внимательно посмотрел ему в глаза и произнес:

— Я вижу, что вы готовы. Но это чистое безумие и вы сами прекрасно понимаете, что ничего не получится.

— Тогда предложите что-нибудь получше.

Тихий задумался. Куприянов с надеждой смотрел на отставного полковника, нервно постукивая подушечками пальцев по своей чашке. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, Тихий покачал головой и усмехнулся.

— Странный вы человек, Борис Васильевич. Второй раз вы втягиваете меня в это дело и второй раз мне приходится соглашаться, хотя, если честно, хочется послать вас куда подальше. Только не обижайтесь.

Куприянов улыбнулся, а Тихий продолжал:

— Для начала было бы неплохо рассекретить проект. Пусть сведения об оборотнях станут известны общественности. Но потребуются доказательства самого существования Маши и всех связанных с нею экспериментов.

Куприянов насупился.

— Люди не поймут. Для них Маша и ей подобные станут ожившим ужасом древних легенд. Они испугаются и потребуют смерти оборотня.

— А вам и не нужно их понимание, — ответил Тихий. — Достаточно шумихи, чтобы проект если не свернули, то хотя бы приостановили. А там подключатся правозащитники, защитники природы и прочие горлопаны. И пресса поднимет шум, журналисты на такие сенсации падкие. При общей огласке будет легче найти сторонников во власти. Но повторяю, вам придется добыть доказательства, подтверждающие факт существования Маши и то, что ее держат именно в этом институте.

— Честно говоря, мне эта идея не очень нравится, — задумчиво произнес Куприянов. — Как бы не вышло еще хуже. Ну, допустим, я добуду требуемые документы. Я ведь даже не представляю, куда и к кому с ними обращаться потом.

— А это уж предоставьте мне.

— И все-таки, как все это отразится на Маше? Вы же сами говорили, что в случае чего ее уничтожат.

— Да, все так и будет, — спокойно ответил Тихий. — Поэтому, не дожидаясь, пока все раскачается, Машу придется все-таки выкрасть. Нам с вами.

Куприянов удивленно и недоверчиво посмотрел на отставного полковника.

— Так значит, вы мне поможете? — спросил он.

— Время смерти двенадцать часов тринадцать минут, — констатировал Якимовских, взглянув на часы.

Ассистенты молча принялись отключать аппараты.

На койке лежало бездыханное обнаженное тело человека, прикованное наручниками за руки и за ноги к железным поручням. Сейчас уже практически невозможно стало визуально определить какого возраста он был при жизни — последствия эксперимента обезобразили его облик до неузнаваемости.

Якимовских устало потер глаза ладонью. Профессор не спал больше суток, несколько последних часов прошли в напряженной борьбе за жизнь подопытного. Но тщетно.

— Неважно выглядите, профессор, — заметил Сабуров, находившийся тут же.

Взглянув на генерала, Якимовских вдруг спросил:

— Вы не чувствуете себя убийцей?

Бесцветные брови генерала удивленно вздернулись.

— В чем дело, профессор? — спросил он. — Вас начали мучить угрызения совести?

— А вы думали, я совсем бесчувственный? — тихо отозвался Якимовских. — Многое можно оправдать интересами науки и государства, но если быть честными, фактически мы только что убили этого человека. А ведь я предупреждал, что препарат несовершенен, он не готов к таким серьезным испытаниям. Возможно, мы вообще идем по ложному пути.

— Так найдите верный путь, — жестко посоветовал Сабуров. — Для того в ваше распоряжение и был предоставлен этот человек, чтобы вы искали и нашли.

Якимовских перевел взгляд на бездыханное тело и произнес:

— Я ведь даже не знаю его имени. Как его звали?

— Не знаю, — Сабуров безразлично пожал плечами. — Сейчас это уже не имеет никакого значения. В проекте он значится, как доброволец номер два. Вы устали, профессор, вам нужно отдохнуть. Вы придаете слишком большое значение смерти этого человека. Да и человеком его можно было назвать с большой натяжкой. Он был бомжем, пьяницей, слонялся по помойкам, жил как животное.