Андрей Колесник: Последний (СИ)

Всё дальше не пройти. Дальше предел, у которого он навлечёт на себя подозрения. К счастью дальше идти и не нужно.

Буквально на следующем же повороте паломник отделился от случайных спутников, оробело любующихся торжественной красотой Альсидара.

Он никогда не был в этом городе, но намётанный взгляд тонко подмечал все необходимые приметы. Вот сильно согнутый фонарь, портящий своим пострадавшим видом всю окружающую красоту. Вот вонючая лужа, прямо под чьим-то крыльцом. Крохотные детали выглядящие как работа неизвестных хулиганов, на самом деле разворачивались в путеводные указатели. Он шёл, любуясь красотами храмового города, восхищаясь богатством медных ручек и росписей, стеснительно отводя глаза от симпатичных горожанок. И между тем безошибочно продвигался вперёд, как унюхавший кровь шакал. Не шел по пути, а именно продвигался, потому что эти значки-указатели на самом деле никуда не вели. Именно в никуда ему и было нужно.

Городовые смотрели на парня без особой приязни, но и, не проявляя недовольства — для них он был совершенно обыденным. Как все. Они бы переменили своё мнение, увидь кто-то его глаза. Но глаза паломник скромно тупил вниз или же уводил в сторону.

Улицы Второго Района, иначе называемого Опорным, были примечательны для приезжих, горожан и малолетних сорванцов своей системой мостов-акведуков объединяющих оборонительные сооружения и некоторые из домов. Приезжие не могли натешиться на такую вот воздушную красотень над головами, горожане с большою неохотою были вынуждены под этими самыми мостами срезать дорогу, а малышня с удовольствием плевались и справляли малую нужду сверху на первых и вторых.

Вот к одному из таких мостов и вели паломника его странные указатели. И не просто к одному. К самому нелюбимому здешними забияками. Треснувшие поперёк улицы в ряд булыжники. Почерневшее, несмывающееся пятно на белой стене дома. Подойдя к арке, скрывающей в тени проход на другую сторону улицы он помешкал, отыскивая взглядом нечто понятное только одному ему. Небольшие царапины на указателе, установленном у моста. Три длинных параллельных полоски, очень похожие на следы от гвоздя. Есть.

Оглянувшись для проформы, паломник пошёл под мост. На ту сторону он не вышел.

… Он ступал по серым от времени и плесени ступенькам, слушая как капает поблизости стекающая из канализации мыльная вонючая вода, как пищат большие черные крысы, как плескаются в клоаках их не менее отвратительные обитатели. Спускался очень долго и глубоко, видя впереди только серое жерло уходящего вперёд туннеля, проходящего рядом со стоками. Он шёл под город, спускался ниже погребов и подвалов, ниже тайных лежбищ местных бродяг, ниже потайных лабиринтов, пронизывающих Альсидар подобно ходам гигантского муравейника, ниже природных пещер, слушая стихающие мало-помалу звуки цивилизации. Слушая собственные шаги, и твердо зная, что здесь никто за ним не уследит, никто не пройдёт по следу ведь дорога позади, менялась каждую секунду. Он спускался в недра земли по прорубленному невесть кем пути, так глубоко, что дорога, казалось, занимала не один час.

Шел, пока кишка прохода не закончилась, одновременно со ступеньками и стенами… Темнотой. Сложилось впечатление, что Темнота сама прыгнула в один миг ему навстречу и сожрала все вокруг. Чавк-чавк.

Взгляд пилигрима скользил по тьме в поисках хоть какой-то точки опоры. И не находил. Ни стен, ни потолка, ни земли под ногами. Но при этом, когда он с любопытством вытянул вперед руку, то смог рассмотреть её ясно как днем. Молодой мужчина в сером паломническом плаще нерушимо висел в черной пустоте, попирая её подошвами ботфорт. Они остались наедине — безразмерная Темнота и спустившийся к ней Человек. Но Она была отнюдь не так пуста, как это могло показаться в первые секунды.

— Хрум-хрум-хрум… — донеслось издали. Рядом с человеком пробежал, исчезая в темноте большой лоснящийся крот.

— Еда пришла! — его ускользающий низенький недовольный голосок пробудил к пришельцу посторонний интерес.

— Хрум-хрум-хрум, — слева от паломника возникла большая собака. Не выскочила из темноты, как можно было бы предположить, а именно возникла. Будто нарисованная небрежным мазком кисти. В два приёма — сперва общий силуэт и хитро косящий глаз, пополам с небрежно висящей на несуществующем скелете шерстью. Потом все остальное. Пудель просто невероятных размеров, способный потягаться мощью сложения с медведем, улёгся на брюхо, небрежно вытянув вперёд лапы. Внимания на человека он не обращал. Пудель был занят. Ожесточённо глодал чью-то руку. При виде его зубов сразу становилось ясно, что делал пес это скорее для эффекта или желания растянуть удовольствие — в противном случае конечность давно превратилась бы в порошок. Кто-то осторожно дернул паломника за штанину. Опустив голову, он увидел рядом с собой крохотного котенка, стоящего на задних лапках. Умильного черного котенка с белой грудкой и рыжими лапками.