Н. К. Джемисин - Сто Тысяч Королевств

— Вы почтили меня своим присутствием. Могу я знать почему, милорд?

— Я хотел тебя видеть, — сказал он.

— Зачем?

Ответом меня не удостоили. Зато он сдвинулся с места и прошелся вдоль окон. Нахадот все время держался спиной ко мне, и на фоне ночного неба его трудно было разглядеть. Его плащ — или все-таки волосы? — в общем, темный ореол вокруг его фигуры дрожал, и смещался, и сливался с чернотой звездного неба.

Сейчас это был не дикий зверь, преследовавший жертву в лабиринте коридоров, и не источающее холодное презрение высшее существо, угрожавшее убить меня, если проболтаюсь. Я не чувствовала его, но мне чудилась та самая нежность, что проглянула в нем лишь на мгновение — когда он держал меня за руку и ладонь заливала его горячая кровь и когда он почтил меня поцелуем.

Я хотела спросить его: как же так, милорд? — но воспоминание внушало мне беспокойство. Так что вместо этого я спросила:

— Зачем вы вчера пытались меня убить?

— Я бы не убил тебя. Симина приказала оставить тебя в живых.

Любопытно. Ситуация, оказывается, опаснее, чем я думала.

— Почему?

— Я полагаю, потому, что она не хотела, чтобы ты умерла.

Прекрасный ответ, правда?! А ведь злиться на бога нельзя, нельзя ни в коем случае!

— А что бы вы, милорд, со мной сделали, если бы догнали?

— Я бы причинил тебе вред.

Хм. Хорошо все-таки, что он такой уклончивый и немногословный.

Я с трудом сглотнула:

— Как Сиэю?

Он остановился и повернулся ко мне. Над ним в окне мерцала половинка луны. Его лицо источало такое же бледное, неяркое сияние. Он ничего не ответил, но я вдруг поняла: он не помнит, как пытался задушить Сиэя.

— Так, значит, ночью вы и впрямь становитесь другим, — тихо проговорила я.

И зябко обхватила себя руками. В комнате сгустился холод, а на мне болтались лишь ночная рубашка и панталончики.

— Сиэй что-то такое говорил. Теврил тоже. «Пока светло…»

— При свете дня я человек, — сказал Ночной хозяин. — А ночью я… почти возвращаюсь к моей подлинной сущности.

И он развел руками:

— Закат и рассвет — время перехода из состояния в состояние.

— И вы становитесь… этим.

Я из вежливости не стала говорить — чудовищем.

— Смертный разум, исполняясь силы и знания бога — даже на мгновение, неминуемо теряет себя.

— А Симина, выходит, может приказывать, даже когда вы в таком состоянии?

Он кивнул:

— Власть Итемпаса не имеет преград. Его заклятие надо мной всесильно.

Он примолк, и я вдруг совершенно ясно разглядела его глаза — холодные, злые, черные, как ночное небо.

— Если хочешь, чтобы я ушел, прикажи мне уйти.

Подумайте сами: вы властны над существом, многократно превосходящим вас в силе и мощи. Оно подчинится любому приказу. Обязано будет выполнить любую вашу прихоть. Не будет ли искушение унизить его, умалить и возвыситься таким образом в собственных глазах непреодолимым?

О, я думаю, оно будет непреодолимым.

Я даже не думаю — я уверена в этом.

— Я бы все же хотела узнать, зачем вы пришли, — осторожно ответила я. — Но я не стану принуждать вас к ответу.

— Почему не станете? Давайте попробуйте! — Голос его звучал неприятно, я чувствовала близящуюся опасность.

Злится? На что? На то, что я властна над ним, но не хочу эту власть употребить в дело? Или он боится, что я все-таки решусь на это?

Меж тем ответ на вопрос пришел как-то сам собою — потому что это будет неправильно. Я, правда, не решилась высказаться вслух. Ответ на самом-то деле был неправильным, неразумным — ведь он вошел в мою комнату без приглашения. Это невежливо! Если бы передо мной стоял человек, я бы без колебаний выгнала его вон.

Нет, не в этом дело. Дело не в том, человек он или нет. Если бы он был свободен.

Но он не был свободен. Вирейн подробно объяснил мне все, пока рисовал сигилу. Приказы, отдаваемые Энефадэ, должны быть четкими и однозначными. Необходимо избегать метафор, разговорных выражений, а самое главное — всегда думать, что говоришь, потому что последствия неразумных распоряжений могут обернуться катастрофой. Или трагедией. Если я скажу что-то вроде: «Нахадот, выйди вон», он будет волен покинуть не только комнату, но и дворец. И лишь Отец Небесный знает, чем он займется за его пределами. А ведь, между прочим, только Декарта имеет власть призвать его обратно. Или, к примеру, если я скажу: «Нахадот, молчи», он онемеет до тех пор, пока я или кто-то из чистокровных Арамери не отменит приказ.