Мэрион Брэдли - Туманы Авалона

Всего каких-нибудь сто лет назад, если не меньше – на Авалоне уж точно меньше, – эти миры начали расходиться. И однако, этот мир уже совсем иной". И деревья, и тропа – все было не таким. Моргейна в изумлении остановилась у подножия небольшого холма – ведь на Авалоне не было ничего подобного! Она почему-то считала, что земля будет той же самой, только здания будут иными: в конце концов, это ведь один и тот же остров, разделенный магией надвое… но теперь Моргейна убедилась, что здесь все было совсем не так.

А потом, спускаясь по склону холма к небольшой церквушке, Моргейна увидела процессию монахов, несших гроб.

«Так значит, мое видение было истинным, хоть я и сочла его всего лишь сном». Моргейна остановилась, а когда монахи, несшие тело, задержались, чтоб немного передохнуть, она, подойдя, откинула покрывало с лица покойника.

Лицо Ланселета было осунувшимся и морщинистым – с тех пор, как они расстались, он очень сильно постарел. Моргейне даже не хотелось думать, на сколько же лет он постарел. Но это лишь на миг привлекло ее внимание – а потом Моргейна увидела, что на лице Ланселета запечатлелся необычайный покой и умиротворение. Ланселет, улыбаясь, глядел куда-то вдаль. И Моргейна поняла, куда устремлен его взор.

– Так значит, ты наконец-то отыскал свой Грааль, – прошептала она.

– Ты знала его в миру, сестра? – спросил один из монахов, несших гроб. Моргейна поняла, что он принял ее за монахиню – видимо, из-за темного скромного одеяния.

– Он был моим… моим родичем.

«Моим кузеном, возлюбленным, другом… но все это было давным-давно. А в конце пути мы сделались служителями божьими».

– Я слыхал, что в былые дни, при дворе короля Артура, его звали Ланселетом, – сказал монах. – Но здесь, в монастыре, мы называли его Галахадом. Он много лет прожил среди нас, а несколько дней назад принял священнический сан.

«Ах, кузен мой! Сколь же далеко ты зашел в поисках бога, что мог бы оправдать твои надежды!»

Монахи вновь подняли гроб на плечи. Тот, что беседовал с Моргейной, сказал: «Молись за его душу, сестра», – и Моргейна склонила голову. Она не ощущала горя – по крайней мере, сейчас, пока еще помнила лежащий на лице Ланселета отблеск нездешнего света.

Но она не пошла следом за ними в церковь. "Здесь завеса истончается. Здесь Галахад преклонил колени, и увидел свет Грааля, хранившегося в другой церкви, на Авалоне, и потянулся к нему, и шагнул сквозь пропасть, разделяющую миры, – и умер…

И здесь же Ланселет наконец-то последовал за сыном".

Моргейна медленно пошла дальше по тропе. Она уже почти готова была отказаться от своего замысла. Какое это теперь имеет значение? Но когда Моргейна остановилась в нерешительности, старик садовник, возившийся на клумбе неподалеку от тропы, поднял голову и заметил ее.

– Я тебя не знаю, сестра. Ты нездешняя, – сказал он. – Ты паломница?

Можно было сказать и так – в определенном смысле слова.

– Я ищу могилу моей родственницы – она была Владычицей Озера…

– А, конечно! Это было очень, очень давно, – отозвался садовник, – еще при нашем добром короле Артуре. – Ее похоронили вон там, чтоб паломники, приплывающие на остров, могли видеть могилу. А оттуда по тропе можно добраться до женского монастыря. Если ты голодна, сестра, там тебя покормят.

«Я что, докатилась до того, что уже напоминаю побирушку?» Но старик не имел в виду ничего дурного, и потому Моргейна поблагодарила его и двинулась в ту сторону, куда он указал.

Артур построил для Вивианы воистину величественную гробницу. Но самой Вивианы здесь не было – лишь ее кости, медленно возвращающиеся в землю, из которой вышли… «И наконец-то ее дух, и тело снова в руках Владычицы…»

Ну, какое это имеет значение? Вивианы здесь нет. И все же, когда Моргейна остановилась у могилы и склонила голову, по лицу ее потекли слезы.

Через некоторое время к Моргейне подошла женщина в темном платье, не отличимом от платья самой Моргейны, и с белым покрывалом на голове.

– Почему ты плачешь, сестра? Та, что лежит здесь, обрела покой и ушла к Господу. Не стоит горевать о ней. Или она приходилась тебе родней?

Моргейна кивнула и опустила голову, пытаясь унять слезы.

– Мы всегда молимся о ней, – сказала монахиня, – ибо, хоть я и не знаю ее имени, говорят, что в минувшие дни она была другом и благодетельницей нашего доброго короля Артура.

Монахиня склонила голову и забормотала какую-то молитву, и в тот же самый миг зазвонил колокол. Моргейна отпрянула. Неужто вместо арф Авалона Вивиане суждено слышать лишь колокольный звон да скорбные псалмы?