Мэрион Брэдли - Два завоевателя

Между тем полоса тумана, словно пропитанная пугающими рожами, подползала все ближе и ближе. Тут только Бард начал соображать, что в этих бестелесных, мятущихся призраках пробивается что-то знакомое, уже виденное… Лики мертвых мужчин, обесчещенных женщин, черепа, подрагивающие остатки костей скелета — вся эта чертовщина плясала, мешалась, пялилась на него, скалила зубы. Боги, это же лица тех, кого он убил! Порубал в сражениях, стычках, на узких дорожках… И женщины… Эту он, помнится, ограбил, эту сжег в собственном доме, закрыл дверь на щеколду и сунул факел под стреху… Эту обесчестил… И эту, и эту… Тут же промелькивало когда-то искаженное от ужаса, а теперь сияющее улыбкой лицо жительницы Скаравела — он вырвал из ее рук ребенка и сбросил со скалы. Помнится, из разбившегося тела торчали кости. Белые как сахар… Эту он изнасиловал, убив ее мужа, труп так и лежал рядом с постелью, на которой он ублажал себя. А вот эта зачем? Эту не надо! Эту прочь… Совсем ребенок, сколько ей было? Лет двенадцать? Сначала попользовался сам — пришлось изрядно отлупить ее, потом отдал двенадцати солдатам. Ее лицо все сплошь было в синяках, тело в кровоподтеках. Что теперь скалиться! Ну, было, было…

Тут же, в хороводе мерзких рож, затесалась и Лизарда — ишь, лицемерка, прикрыла лицо руками и рыдает, а сама так хитро посматривает между раздвинутыми пальцами… Белтран, ты что здесь делаешь? Ты сам, ты первый начал. Боже, как ты изменился — мясо уже сгнило, лоскутьями висит на костях…

Полоса тумана подползла под ноги коню, мельтешащие в нем рожи коснулись подошв сапог, ласкаясь полезли выше, добрались до колен. Прочь! Прочь!.. Не трогайте меня! Бесы, бесы!.. Бард как безумный принялся дергать уздечку, стараясь поворотить коня — тот застыл как каменный… Великая Мать!.. Крошево ликов, образов, поганых рож, гримасничающих, внезапно оживших мертвецов, похваляющихся торчащими — белыми как сахар! — костями, ползло все выше и выше. Вот это мерзкое облако добралось до поясницы, полезло под одежду, под кожу, начало глодать его внутренности. От подобной щекотки Бард вскрикнул как безумный и рухнул на землю.

Он кричал и кричал, и, может, эти вопли вернули ему рассудок. На время, но этих секунд хватило, чтобы схватиться за узду. Он начал бешено нахлестывать кобылу по бокам. Та встала на дыбы, заржала и лягнула его, но он не отпустил поводья. Лошадь взбрыкнула еще раз и поскакала по пляжу к лугу. Бард волочился за ней по песку, потом по влажной траве. Только под сенью древних деревьев лошадь перешла на шаг, потом совсем остановилась. Человек, не выпуская спасительной узды, полежал немного, отдыхая, потом с трудом, хватаясь за траву, встал на колени. Рядом стояла еще одна лошадь — Бард поднял голову. Его поджидала Мелисендра.

Гневливая злоба ударила в голову Барду. Если она посмеет хоть слово вымолвить, если только взглядом укорит его — вот, мол, предупреждали тебя; если решится дать совет или пожалеть его — он прибьет ее на месте. На это сил у него достанет. Он не позволит ей насмехаться над ним! Вот чертова баба! Как же всякий раз выходит, что она берет над ним верх? Если только посмеет улыбнуться… Или спросит, чьи лица всплывают в тумане и почему он таким странным образом выбрался на луг, — это будет последний вопрос в ее жизни!

— Зачем ты вернулась, чертова баба? — выкрикнул он. — В тебе скопилась бездна жалости и милосердия? Поверь, я в них не нуждаюсь! Что, рада теперь? Нагляделась, как я тут корячился?..

Мелисендра не ответила, даже не взглянула на него. На лицо у нее была опущена вуаль, вглядевшись, Бард догадался, что она, закрыв глаза, плачет.

Наконец лерони прошептала:

— Я должна была уехать. Я так хотела этого!.. Но они меня прогнали — сказали, что колдунье лучше держаться от них подальше. Я испугалась, Бард.

И вновь слезы.

Бард нарочито откашлялся, потом степенно, с паузой, сел на коня. Ярость ослабла, обратилась в жгучую, исподволь терзающую мысль — и на этот раз Карлина ушла от него. Опять выставила его на посмешище, а ведь он был уверен, что уже добрался до нее. Опять все рухнуло, и он опять остался с Мелисендрой, которую начинал ненавидеть. Перед тем как тронуться с места, он повернулся в сторону озера и погрозил кулаком. Туман между тем начал таять, распадаться на отдельные хлопья — и цвет его сменился на серовато-жемчужный.

Возвращался Бард не спеша; успел отдышаться, когда они с Мелисендрой миновали топкое место и выбрались на пригорок — дальше начинался пологий подъем. Успокоившись, он ощутил, что и мысли пошли ровнее, отчетливее, все об одном и том же — на этот раз эти старухи одержали верх, но пусть они не надеются, что он так легко сдастся. Он еще вернется сюда. Вот только сообразит, как одолеть все их дьявольские ухищрения, и вернется. Пусть они поберегутся!