Максим Далин: Твёрдая рука

Вечер был тёплый, душный и бледно-голубой. Вечером сидели на скамейке, перетащенной с детской площадки в укромное место — скамейке, изрезанной разными словами и даже разными знаками , не имеющими особой силы только из-за слабости и неопытности исполнителей. С одной стороны компанию укрывал от чужих глаз куст боярышника, цветущий и отвратительно воняющий помоями, а с другой — оштукатуренная кирпичная стена гаража. Дин, Чик, Элвис и Нори курили, Рыжий тискался с Хедой, а Лео пил из бутылки покупной синтетический холодный чай и завороженно смотрел на белую стену.

Из-под штукатурки тоже многое просвечивало. Стену явно выбелили недавно; никакой управдом, никакой участковый стражник не потерпят на своей территории размаханной во всю ширину стены надписи «Дети Сумерек — виват!», которая едва угадывалась под слоем белил, как призрак самой себя. Обладая некоторым воображением, можно было прочесть ещё с десяток названий модных групп, чьи-то имена и грязные словечки — но белили не из-за них, ясное дело. И теперь эта белая поверхность с призрачными словами, тающими в белизне, гипнотизировала Лео, как громадный чистый лист.

— Слышь, способный, — окликнул Дин, открывая банку с пивом. — А как узнали-то? Надо же было осторожно…

Лео смутился и отвернулся.

— Показал одной… Спираль.

— С ума сошёл?!

— Я — маленькую. На блокнотном листке. Только палец просунуть…

— Донесла?

— Ага… Да и как скроешь, если уже научился? Просто в студии рисуешь — а оно… само, можно сказать…

«А мне покажешь?» — чуть не сорвалось у Дина с языка, но он вовремя перехватил эти слова на подлёте и заменил другими:

— Пива хочешь?

Лео покачал головой, поднял и поболтал чай в бутылке — и вдруг поднял бутылку на уровень глаз, глядя на свет. Жидкость светилась в вечернем свете, как янтарь.

— Ты что? — спросил Дин почти испуганно, увидев, как у Лео изменилось лицо.

— Бархатный, — сказал Лео, улыбаясь чайным бликам. — Порисовать охота — сил нет.

— Не, ты что! Стой! — выпалил Чик. — Умом ушёл?! Заберут же!

— Я знаю, знаю…

— Это «заберут» — всё равно, что убьют, — сказал Элвис. — Или запрут где-нибудь, будут колоть всякой дрянью, пока слюни пускать не начнёшь… не стоит свеч.

— Очень хочется, — сказал Лео и поправил очки. — И — я не красками.

Он говорил тихо, но все услышали. Хеда и Рыжий отвлеклись друг от друга, компания Дина смотрела на Лео с ужасом и восторгом. «Не надо», — прошептала Хеда, но и ей хотелось до смерти, а Чик попросил:

— Только не спираль. Что-нибудь маа-аленькое…

Лео наклонил бутылку над пальцами, выплеснул на руку немного чая и провёл по белой шершавой поверхности. Остался призрачный рыжеватый след — то ли чайного экстракта, то ли искусственных красителей. Лео вздохнул и плеснул ещё.

Сперва не было ничего, кроме прозрачных рыже-коричневых пятен и проступающей из-под штукатурки черноты. А потом эти пятна начали складываться — рыжие с чёрными — в очерк высокого лба, в нос цвета корицы, в раскосые глаза и мягкие чуткие уши, в мощную бурую лапу в чёрных колечках какого-то выцветшего граффити, в длинное тело — грозные мускулы лениво расслаблены — и вот лежит на надписи «Дети Сумерек — виват!», как на выступе скалы — упругая, бархатная, чайного цвета хищная кошка…

— Ягуар! — выдохнула Хеда. — Ох…

— Не дорисовывай! — голос у Чика сорвался в фальцет, он кашлянул. — Ты что?!

— Тут только если за руки хватать, — сказал Дин со странной растяжкой в голосе, — а я его за руки хватать не буду. И вам не дам.

А Лео, кажется, никого не видел и не слышал. Он разглядывал землю под ногами, бросил бутылку с мутными остатками, подобрал обломок кирпича, окурок — отошёл на пару шагов к старому кострищу, подобрал кусок угля, влажный, рассыпающийся в пальцах…

Одноклассники замерли, как зрители в партере — на премьере захватывающей драмы. Из наклоненной банки Нори текло пиво, и он этого не замечал. Чик приоткрыл рот и забыл закрыть. Смотрели, как Лео оживляет зверя: растёртым пеплом — бархатные щёки, подушечки лап, кирпичом — буроватый подпал, углем — остро блестящие внимательные глаза…

И никто не дрогнул, когда ягуар зевнул, распахнув страшную пасть с настоящими, ненарисованными клыками. Потом зверь потянулся, урча, вытянув вперёд мохнатую лапу и растопырив когти в кирпичном меху — полупрозрачные лезвия — и плоская белая поверхность стены ушла в глубину, превратилась в туманную даль. Ягуар лежал в глубине стены, как в вальере без передней стенки — призрачно-бледный, но совершенно живой.