На мой взгляд, Маран вела себя как сварливая, заносчивая стерва, и, когда хозяин убрался прочь, я так ей прямо об этом и сказал. Что с моей стороны было весьма глупо. Если человек рождается, чтобы унаследовать неисчислимые богатства, а все остальные люди существуют только для того, чтобы ему прислуживать, едва ли он будет спокойно терпеть дураков. К тому же у моей жены характер почти такой же вулканический, как у меня.
— Мадам, я перестал на вас злиться, — улыбнулся я. — А ты укоротишь свой острый язычок?
— Возможно.
Вокруг упавшего экипажа суетились люди. Послышались громкие крики, и карету подняли и вытащили изо рва. В обозе нашлось запасное колесо, и слуги стали устанавливать его на место.
— По-моему, здесь и без нас разберутся, — заметила Маран. — Не желает ли благородный трибун составить мне компанию, чтобы прогуляться в роще и размять ноги?
— Желает.
— Не желает ли благородный трибун отойти от установленного порядка и оставить охрану на дороге?
— Будет ли мадам чувствовать себя в безопасности? В конце концов, сейчас мы находимся в Каллио, и нам только что довелось быть свидетелями отношения к нам местных жителей.
— Но у тебя ведь меч при себе? Кого мне бояться, если рядом со мной такой храбрый мужчина?
— Тебе не кажется, что ты несколько переусердствовала?
Маран хихикнула.
— Мне просто хотелось узнать, долго ли я смогу нести эту чушь, прежде чем ты начнешь ворчать.
Она увлекла меня в небольшую рощицу у самой дороги. Карьян последовал было за нами, но я приказал ему остаться у кареты. Сезон Жары был в самом разгаре; воздух был знойным и сухим. Как только мы спустились с дороги, наступила полная тишина, нарушаемая лишь шарканьем нашей обуви, шелестом длинного шлейфа платья Маран по сухой траве и сонным жужжанием пчел. Подойдя к каменной глыбе, торчащей из земли под углом, жена прижалась к ней спиной.
— Обожаю это время года, — сказала она. — Когда я так потею, мне кажется, что все тело смазано маслом.
Ее верхняя губа покрылась тонкой пленкой испарины, и Маран медленно слизнула ее.
— Разве это не моя задача? — хрипло произнес я.
— Я ничего не имею против.
Склонившись к Маран, я поцеловал ее, и наши языки переплелись друг с другом. Ее корсаж, застегивающийся с двух сторон наподобие армейского колета, упал, открывая торчащую упругую грудь с твердыми налившимися сосками. Медленно раздвинув ноги, Маран задрала платье, обнажая стройные бедра. Нижнего белья на ней не было. Откинув голову назад, на камень, она подняла ноги, обвивая ими мои бедра.
— Да, Дамастес. Вперед, я жду!
Мы вернулись к экипажу с самым невинным видом, не обращая внимания на смятую одежду. Отведя Карьяна в сторону, я напомнил ему, что командирам очень не нравится, когда нижние чины отменяют их распоряжения, — а именно так он только что поступил с легатом Балком.
— Так точно, господин! Надо было позволить этому щенку броситься в погоню, чтобы его там пристукнули, а с ним в придачу еще много достойных воинов. Покорнейше прошу прощения. Если такова будет воля трибуна, пусть он снимает с меня лычки, и я снова стану простым всадником.
Выругавшись, я заверил Карьяна, что, хоть я и трибун, ничто не помешает мне отвести его за конюшни и вернуться оттуда одному, — раз он хочет перевести наши отношения на такой уровень. Похоже, мои угрозы не произвели на него никакого впечатления. Карьян, служивший мне спустя рукава в мирное время и буквально преображающийся в тяжелую годину — он уже с полдюжины раз спасал меня от верной гибели, — относился с презрением к чинам, кто бы их ни носил, другие или он сам. Произведенный в капралы, он при первой же возможности впутывался в какую-нибудь историю и тотчас бывал разжалован. Я уже семь раз вручал ему лычки и восемь раз снимал их.
Но я считал Карьяна частью атрибутов, которыми я обладал как первый трибун. Кроме того, мошенник приносил мне удачу. Кое-кто называет меня Дамастесом Прекрасным, что меня весьма смущает, хотя, вынужден признать, я действительно люблю яркие наряды и иногда даже сам их придумываю. Всем известен также отряд моих отборных телохранителей, Красных Уланов, бывалых вояк, закаленных в бесконечных стычках на границе, добровольно изъявивших желание служить мне верой и правдой. Седла и сбруи лошадей, а также сапоги и шлемы отделаны красным. Древки пик также выкрашены в красный цвет, и даже латы с помощью колдовства тоже приобрели красноватый оттенок. В бою Красные Уланы снискали себе славу, как нельзя лучше отвечающую их прозвищу.
Читать дальше