Я мог бы найти колдуна-мужчину зрелых лет, но вряд ли у него было бы больше опыта по части военной магии, чем у провидицы Синаит. С воцарением на троне Провидца Тенедоса магия изменилась и продолжала меняться, и слишком часто оказывалось, что пожилые степенные колдуны не могут принять новые идеи — начиная с того основополагающего принципа, что волшебство является одним из важнейших видов военного искусства, а не второстепенной чепухой, годной лишь на то, чтобы наслать ливень на вражеское войско.
Но пока Синаит осваивалась на новом месте, я оставался совсем беспомощным.
Я понял, что помочь мне сможет только сам император.
Перед тем как я покинул Никею, Тенедос сказал мне, что у него есть кое-какие мысли насчет того, если у меня вдруг возникнет необходимость связаться с ним напрямую, минуя гонцов, перевозящих зашифрованные послания, и не прибегая к гелиографу.
Император хотел воспользоваться Чашей Ясновидения. Давным-давно, когда я еще жил в Кейте, именно этот магический ритуал стал первым проявлением сверхъестественного, с которым мне довелось столкнуться. Тенедос заверил меня, что эта магия определяется не столько оборудованием, сколько подготовкой. Он сам не мог сказать с определенностью, удастся ли наше предприятие, поскольку на одном конце Чаша будет находиться в руках не колдуна. И все же попробовать следовало.
— Я надеюсь на то, — добавил император, — что наша с тобой близость позволит добиться отличных результатов. Ты достаточно много времени находился рядом со мной, с моей магией. Можно рассчитывать, что семена дали всходы.
— Я в этом сомневаюсь, — возразил я. — Самый глупый человек, которого я только знал, провел полжизни в одном из лучших университетов, вытирая грифельные доски.
— Молчи, неверующий. Магии не нужны сомневающиеся. Вспомни, как ты с помощью моего заклинания породил во дворе замка... ну, ту тварь, что уничтожила Чардин Шера. Тогда ведь у тебя получилось, разве не так? К тому же, что мы теряем? Если нам будет сопутствовать удача, мы сохраним жизнь десяткам гонцов, которых в противном случае подстерегли бы в засаде эти проклятые повстанцы.
Дав точные подробные указания, Тенедос заставил меня повторить их десяток раз. Дважды Чаша оживала, но я все равно продолжал сомневаться, поскольку оба раза Провидец стоял у меня за спиной. А что будет, когда нас разделит тысяча миль?
У меня в замке была отдельная комната, перед дверью которой стояли часовые, имеющие приказ не впускать туда никого, кроме меня. Так распорядился сам император. Никто — ни провидица Синаит, ни даже принц Рейферн — не должен был знать об этой комнате до особого приказания Тенедоса. Я спросил, почему нельзя посвящать в тайну принца-регента. Император ответил не сразу.
— Буду искренним, Дамастес, — наконец сказал он. — Я хочу, чтобы мой брат научился править. Но если он будет знать, что может в трудную минуту рассчитывать на мою мудрость, — что ж, я с тем же успехом могу лично отправиться в Каллио усмирять тамошних мерзавцев.
И еще добавлю, хотя, надеюсь, в этом нет необходимости, что данное предостережение относится и к тебе. Ты способен принимать решения самостоятельно, без моей помощи, так что Чашей пользуйся только в случае крайней необходимости.
— Еще неизвестно, получится ли у меня, — буркнул я.
— Дамастес!
— Прошу прощения, ваше величество. Впредь я не подвергну сомнениям чудодейственность Чаши.
Однако я совершенно не чувствовал уверенности, доставая из сундука завернутую в черный бархат Чашу. Я расстелил на полу переливающуюся ткань, покрытую причудливо вытканным узором, и поставил на нее Чашу, представлявшую собой довольно широкий сосуд с высоким узким горлышком с вытянутым носиком. Затем я налил в нее из бутыли ртуть так, чтобы жидкий металл полностью покрыл дно сосуда.
Расставив вокруг Чаши три светильника, я плеснул в каждый строго отмеренное количество благовоний, после чего зажег их от небольшой свечки. Затем поставил рядом с каждым светильником по толстой свече, тоже зажженной. Развернув свиток, я прочитал первые слова, начертанные вверху, затем отложил его в сторону. Наконец я простер руки вперед, ладонями над сосудом, и начал водить ими так, как научил меня император.
Ничего не произошло.
Я повторил движения. На дне сосуда по-прежнему тускло блестела серая ртуть. Я выругался вполголоса, ничуть не удивляясь тому, что магия оказалась мне неподвластна, и все же злясь на собственную никчемность. Разумеется, у меня ничего не получилось. И не должно было получиться. Дамастес а'Симабу воин, а не чародей, черт побери!
Читать дальше