Эльдар Сафин - Кровавые сны владык

В какой-то момент сзади прикатился негромкий стук копыт.

Его нагнала старая кобыла, на которой сидел Усан в неудобной и некрасивой шапке, подбитой рыжим собачьим мехом, и на лице мальчишки-гонца красовалась странная усмешка.

«Сейчас я умру, — равнодушно подумал Дайрут. — Меня прирежет ребенок, которому я когда-то после победы на каких-то глупых состязаниях вручил собачий хвост».

Однако гонец не обнажил короткого клинка, он ловко соскочил с лошади, поддержал бывшего хана. А затем с немалыми усилиями взгромоздил своего недавнего повелителя в седло, привязал поводья к правой культе и улыбнулся.

— Какой дьявол тебя послал? — сиплым голосом спросил Дайрут.

— Никакой, — усмехнулся мальчишка, что-то жевавший, отчего речь его была отрывистой. — Я сам решил это сделать. Ради себя. Чтобы знать. Хоть ты и изменился. Кроме того, лошадь все равно плохая. Старая и хромает, а я любил ее. В ближайшее время ее бы прирезали.

После этих слов Усан хлопнул кобылу по крупу, развернулся и пошел обратно в сторону лагеря.

Едва животное тронулось, как Дайрут потерял сознание — то ли лошадь чувствовала, что ей не стоит возвращаться в лагерь, то ли боги в этот момент решили вмешаться, — но в любом случае, очнувшись, Верде обнаружил себя довольно далеко от перешейка.

В мешке, пристегнутом к луке седла, лежали финики, сухой, заплесневелый хлеб и вяленое конское мясо, а рядом с полуразвязанным мешком болтался бурдюк с водой, продырявленный у горлышка.

Вынуть хоть что-то из мешка культями, да еще на ходу, он не сумел, и сын первого полководца Империи почти засунул голову в мешок, чтобы достать зубами кусок конины. Затем склонился, рискуя выпасть из седла, чтобы напиться из дырки в прижатом коленом бурдюке.

Ничего действительно нужного, чего бы хватились или без чего бы не обошелся он сам, мальчишка не отдал: истертое седло со стременами, еда, какую добыть легко, дырявый бурдюк, хромая старая лошадь.

Можно было не сомневаться — если бы у Дайрута осталась хоть одна рука, среди подарков оказалась бы выщербленная сабля со сломанной рукоятью.

Следующие несколько дней он провел в седле, и это стало тяжелым испытанием и для него, и для животного, которое шло все медленнее, а дышало все тяжелее. Но, свалившись с лошади, Дайрут не смог бы взобраться обратно, поэтому он и ел, и пил, и спал, и справлял нужду в седле.

Дважды его замечали грабители, но подойдя ближе и обнаружив зловонного калеку на полудохлой кляче, предпочитали оставить его в покое.

Он был похож на сумасшедшего дервиша — одного из тех, кого сам так недавно вешал на деревьях.

Дайрута всегда выводили из себя косматые и грязные оборвыши, на всех углах оравшие о скором конце света. Хан Разужа любил их, и при нем нельзя было даже думать о том, чтобы тронуть безумцев, но, как только хан сменился, их всех переловили и отправили на тот свет.

От первой деревни его лошадь криками отогнали дети, во второй — история повторилась с той лишь разницей, что сердобольная бабка сунула в мешок недавнему хану небольшой кусок хлеба, сделанного из чего угодно, но только не из зерна: там была лебеда, крапива, древесная кора и, возможно, мука из рыбьих костей. Приложив немыслимые усилия, Дайрут вцепился зубами в подарок, кое-как поднятый коленом и обрубком почти до верха мешка.

К его собственному удивлению, он понемногу выздоравливал, раны на руках рубцевались, силы возвращались в тело, и только разум словно впадал в апатию. Перед глазами иногда вставал окровавленный отец и укоряюще мотал головой, и тогда ничего не хотелось делать.

Больше всего Дайрут желал, чтобы его остановили не слишком брезгливые разбойники, скинули с кобылы и прирезали.

Но однажды лошадь, так и оставшаяся для него безымянной, наклонилась перед ручьем, чтоб напиться, ее копыта подломились, она встала на колени, а через несколько мгновений завалилась на бок.

Падала она медленно, словно с неохотой, так что наездник успел вынуть ногу из стремени и даже поджать ее, хотя смысла в этом не видел никакого. Потом он долго пролежал рядом с тяжело вздыхавшей лошадью и думал о том, что рано или поздно умрет прямо здесь.

Однако через какое-то время обнаружил себя шагающим по узкой тропинке. Грязный рваный халат висел на нем, как на пугале, — за последнюю неделю Дайрут сильно похудел.

Зачем и куда он идет, бывший хозяин громадной Орды не знал и знать не хотел, но молодое тело жаждало жить, оно шло вперед, и апатичному разуму приходилось мириться с этим. Ноги делали шаг за шагом, глаза выискивали звериные тропы или самый легкий путь через завалы.