Al1618 - Мечты — сбываются!

Достаю из горшка нового паучка, их еще в достатке — мне, правда, пришлось из-за этого прогуляться в горы, но для бешеной собаки сто верст не крюк — день туда, день назад, легкий променад.

— Ну, кто самый смелый? — возникает толкотня, но меня отвлекает вопрос:

— А убивать паучка было обязательно?

Присаживаюсь чтобы взглянуть в глаза как взрослому — на равных.

— Животное, причинившее вред человеку, тем более — смертельный, необходимо убивать, даже если вины его в том не было. Дело в том что аллах создал человека как царя над ними, и обычно все животные имеют страх перед человеком, а те кто причиняет ему вред, тем более не защищаясь, а по злобе — нарушают волю Всевышнего.

Сажаю паука, на открытую руку.

— Замри, если ты его не прижмешь или рассердишь — тебе ничего не грозит, он сам боится тебя. Но от страха может и ужалить, надо аккуратно сбить его щелчком, но так чтобы он ни на кого другого не попал. Давай.

Словом — веселье продолжалось, дети учились справляться со страхом, а количество покусанных росло. Меня умиляла та детская серьезность и безжалостность, с которой они помогали друг другу, прижигая или разрезая рану и отжимая кровь. Последние, научившиеся свободно обращаться с моими паучками, похоже, разрешили себя ужалить исключительно из любопытства или солидарности.

Потом мы все пили отвар, потом начался озноб и боли, детишки скулили и поили друга отваром, сбиваясь в кучу пытаясь согреться. Ночка вышла насыщенная, угомонились и уснули они лишь к утру.

— Ты плачешь, — сказал Кабир, подбрасывая кизяки в костер, — плачешь, но идешь по избранному пути, почему?

— Плачу, но я не хочу рыдать на могиле, и не смогу быть рядом все время… А вот опасности мира рядом будут всегда. К тому же, тяжелее переносится именно первый раз, так что у них теперь будет лишний шанс. И опыт — это единственное что мы можем им дать. На что спорим — завтра ни один не забудет вытряхнуть сандалии и одежду, перед тем как надеть?

Пари я, конечно, выиграла — ведь играла наверняка.

Глубокая ночь, спокойное дыхание умаявшихся за день детей, светящийся углями костер и усталость во всем теле, вплоть до гудящего языка — обычное завершение дня «вожака младшей стаи». Хочется просто вытянуться во всю длину и заснуть ни о чем не думая, но такое светит мне только по возвращению — вот сдам эту компашку, мамкам на руки… а до того — крути ушами на триста шестьдесят пока не отвалятся. Хм, уши надо сказать тоже…

А пока — у меня на очереди последний «почемучка» за сегодня, и так весь день терпел — заслужил ответы одним этим.

— Ты говорила, что водила караваны — расскажи что можешь.

— Уж не знаю, Кабир поверишь ли ты мне… но я оттуда, тыкаю наугад в чем-то приглянувшуюся звездочку, душу сдавливает в объятиях надежда — «а вдруг действительно она?», хотя разум точно знает — даже моим глазам, скорее всего, ее просто не видно…

— Из ада?

— Нет, как впрочем, и не из рая… Небо и небеса это совсем разное… Просто посмотри вверх и подумай над тем, что ты видишь, а потом я тебе скажу, что там вижу я.

Кабир, смотрит правда не в небо, а на пламя костра, но это наверно даже правильней. Молча слушаем закипающий чайник, а потом прихлебываем отвар. Наконец, размышления завершены.

— Что же ты видишь там, Гюльчатай?

— Тоже что и вокруг, — развожу руки пытаясь обнять все вокруг, — пустыню. Еще более суровую чем здесь. Там даже нет воздуха, чтобы дышать и его приходится везти с собой также как и воду…

Сопят и ворочаются дети, шумно вычесывает блох наш «охранник», переступают с ног на ногу верблюды, а мы думаем о двух бескрайностях, что протянулись рядом — вверх и в стороны.

— Если подниматься в горы становится все труднее дышать, пока воздуха не становится так мало, что жить там может только тот, кто там родился, еще выше залетают только птицы, а еще выше — воздуха нет вовсе, там и начинается эта великая пустыня.

Вдыхаю дым костра и звуки ночи, все живое вокруг радуется жизни зачастую — последним ее мгновеньям.

— А эти маленькие звезды, на самом деле означают оазисы в этой пустыне. Вот между ними я и водила караваны. Обычно они совершенно безжизненны как заливаемые в прилив островки, или те оазисы, где иссяк колодец. Но есть и полные жизни, там где вокруг дарующего тепло солнца идет по своему пути целый мир, с горами, морями, степями, лесами и пустынями… Вот посреди такого мира я сейчас и сижу со своим братом рассказывая ему о своих былых временах. И, между прочим, вижу он думает, что я ему новые сказки Шехерезады рассказываю.