Мэри Стюарт - Недобрый день

Это Мордред был вполне в состоянии понять. Преисполнившись нового уважения к собеседнику, он порывисто предложил:

— Но тебе, чего доброго, и впрямь достанется. Послушай, отдай мне корзинку. Если мы распутаем шерсть, я снова спущусь и погляжу, не удастся ли посадить птенцов обратно в гнездо.

Расхохотавшись, Гавейн покачал головой.

— Не удастся. Да не тревожься ты, все в порядке. Я так и подумал, что ты меня не знаешь. Я, собственно говоря, из дворцовой знати. Я старший сын королевы.

— Так ты — принц Гавейн?

Мордред снова окинул взглядом платье мальчика, отделанный серебром пояс, подмечая уверенную манеру держаться, общее ощущение благоденствия. И вдруг, от одного слова, его собственная уверенность сгинула вместе с непринужденностью равенства и даже превосходства, право на которое давал ему спуск по скалам. Перед ним стоял уже не бестолковый мальчишка, которого он вызволил из беды. То был принц; более того, принц и наследник трона, а в будущем — король Оркнеев, если Моргауза когда-либо сочтет нужным — или окажется вынуждена — уступить власть. А сам он — деревенщина. Впервые в жизни Мордред вдруг отчаянно застеснялся своего вида. Всю его одежду составляла короткая туника из грубой холстины: Сула соткала ее из очесов, оставленных овцами в зарослях куманики и утесника. Поясом служил обрывок веревки, сплетенной из ячменных стеблей. Босые ноги побурели от торфа, а теперь еще и покрылись царапинами и грязью от лазания по скалам.

— Но разве тебе не полагается свита? Я думал… то есть не думал, что принцы ходят одни, — поколебавшись, спросил Мордред.

— Не ходят. Я сбежал.

— А королева не рассердится? — с сомнением осведомился Мордред.

В броне самоуверенности наконец-то возникла брешь.

— Возможно.

В одном-единственном словечке, произнесенном небрежно и как-то слишком громко, Мордред отчетливо расслышал опасливую ноту. Но и это чувство было ему понятно и даже доступно. Среди островитян бытовало убеждение, что их королева ведьма и ее должно бояться. Поселяне гордились этим так, как гордились бы жестоким, но дельным королем-воином, смиренно покоряясь его воле. Любой мог без урона для чести испытывать страх перед Моргаузой, даже ее собственные сыновья.

— Может статься, на сей раз она не прикажет меня высечь, — с надеждой заметил юный король Оркнеев. — Когда узнает, что я повредил ногу. И соколят я таки добыл. — Гавейн помялся. — Слушай, похоже, без посторонней помощи до дома мне не добраться. А тебя накажут за то, что бросил работу? Я позабочусь о том, чтобы твой отец не понес убытка. Может, если ты сходишь к своим и предупредишь их…

— Пустое, — объявил Мордред, к которому вновь вернулось самообладание.

В конце концов, между ним и этим блестящим наследником островного королевства есть и другие различия. Принц боится матери, и вскорости ему предстоит держать ответ, и оправдываться, и откупаться добытыми соколятами. А он, Мордред…

— Я сам себе хозяин, — непринужденно заверил он. — Я помогу тебе вернуться во дворец. Подожди, я схожу за салазками и отвезу тебя домой. Надеюсь, веревка выдержит.

— Ну, если ты так уверен… — Гавейн ухватился за протянутую руку, и сын рыбака рывком поставил его на ноги. — Ты-то точно выдержишь, ты сильный. Сколько тебе лет, Мордред?

— Десять. Ну, почти одиннадцать.

Если Гавейн и порадовался ответу, он это скрыл. Оказавшись лицом к лицу со своим спасителем, он видел: Мордред выше на ширину по меньшей мере двух пальцев.

— А, на год постарше меня. Пожалуй, далеко тащить салазки не придется, — добавил принц. — Меня наверняка уже хватились и кого-нибудь да вышлют на поиски. Да вот и они!

И не ошибся. С вершины ближайшего холма, где вереск сходился с небом, раздался оклик. К мальчикам спешили трое. Двое, королевские стражники, судя по одежде, были вооружены щитами и копьями. Третий вел коня.

— Ну, все в порядке, — заметил Мордред. — Салазки тебе не понадобятся. — Он подобрал веревку. — Так я пойду назад, на торфяник.

— Спасибо тебе еще раз, — Гавейн помолчал. Теперь и он вдруг ощутил некоторую неловкость. — Подожди минутку, Мордред. Не уходи. Я сказал, что ты в убытке не останешься, и это только справедливо. У меня при себе денег нет, но из дворца пришлют чего-нибудь… Значит, живешь ты вон там. Как зовут твоего отца?

— Бруд-рыбак.

— Мордред, сын Бруда, — кивнул Гавейн. — Я уверен, мать пошлет чего-нибудь. Ты ведь примешь деньги или подарок, правда?

В устах принца подобный вопрос, обращенный к рыбацкому сыну, прозвучал по меньшей мере странно, но ни один из мальчиков не заметил несоответствия.