Мэри Стюарт - Недобрый день

За дворцом и городом простиралось ровное поле — на этой полоске дерна, коротко выстриженного овцами, ратники и молодежь упражнялись в верховой езде и в обращении с оружием. Часть конюшен, псарни и хлева для коров и коз находились за пределами крепостных стен, ибо на островах не было нужды в иной защите, помимо той, что обеспечивало море, а на юге — железные бастионы Артурова мирного договора. Но на некотором расстоянии вдоль берега, за плацем, возвышались руины доисторической округлой крепости, выстроенной в незапамятные времена Древним народом; их вполне возможно было приспособить в качестве и сторожевой башни, и укрепленного убежища. Моргана, памятуя о королевстве большой земли и саксонских набегах, отчасти восстановила крепость; там днем и ночью дежурила стража. Этот равелин и часовые, выставленные у дворцовых ворот, являлись неотъемлемым атрибутом державного величия, в представлении Моргаузы сопряженного с ее высоким саном. По крайней мере, боевой дух поддерживается, даже если другой пользы в том и нет, говаривала Моргауза, а для ратников это своего рода военная служба в отличие от учений, что так легко превращаются в забаву: все полезнее, чем без толку слоняться по двору.

Когда Мордред со своим эскортом добрался до замка, во внутреннем дворе собралась целая толпа. У ворот поджидал дворецкий, чтобы лично проводить гостя к королеве.

Ощущая себя неловко и непривычно в выходной тунике, надеваемой лишь изредка, жесткой, толком не разношенной и припахивающей затхлостью, Мордред следовал за проводником. Нервы его были взвинчены до предела; высоко вскинув голову, он смотрел прямо перед собой, в спину дворецкого, но при этом физически ощущал на себе чужие взгляды и слышал перешептывания. Гость относил все за счет вполне понятного любопытства, возможно, смешанного с презрением; он понятия не имел, что держится на удивление по-придворному: скованность его вполне походила на церемонную чопорность парадного зала.

— Рыбацкий сынок? — шушукались вокруг. — Да неужто? Слыхали мы эти байки! Да вы только взгляните на него… Кто, говорите, его мать? Сула? Я ее помню. Прехорошенькая. Когда-то работала здесь, во дворце. То есть во времена короля Лота. И когда это он в последний раз бывал на островах? Двенадцать лет назад? Или одиннадцать? Как, однако, летит время… А мальчишка-то как раз подходящего возраста, верно? Ну-ну, любопытно… Очень, очень любопытно.

Так перешептывались люди. Пересуды весьма порадовали бы Моргаузу, услышь она их, а Мордред, который вскипел бы яростью, не уловил ни слова. Но шепот он слышал и взгляды ощущал. Мальчик еще заметнее напрягся, выпрямился и мысленно пожелал, чтобы испытание поскорее закончилось и он снова оказался бы дома.

Но тут они оказались перед дверями зала, и едва слуги распахнули створки, Мордред позабыл и про шепот, и про собственную чужеродность — позабыл обо всем, кроме открывшегося великолепного зрелища.

Когда Моргауза, оказавшись в немилости у Артура, покинула-таки Дунпелдир и перебралась в королевство Оркнейское, некий случайный отблеск в волшебном зеркале, должно быть, подсказал королеве, что ее пребывание на севере изрядно затянется. Из южной столицы Лота ей удалось вывезти немало сокровищ. Тидваль — король, который правил там теперь от имени Артура, — надо полагать, обнаружил, что крепость его заметно обеднела. Впрочем, суровый воин вряд ли особо возражал. Но Моргауза, эта изнеженная леди, сочла бы себя обделенной, лишившись хотя бы одной из принадлежностей королевского сана, и при помощи добытых трофеев сумела свить себе уютное, нарядное гнездышко, дабы смягчить тяготы ссылки и подчеркнуть свою некогда прославленную красоту. Со всех сторон каменные стены зала были задрапированы тканями, выкрашенными в ослепительно яркие цвета. Гладкие полы из плитняка не устилал, как следовало ожидать, камыш и вереск, но тут и там красовались роскошные островки оленьих шкур, бурых, и рыжих, и пятнистых. Вдоль боковых стен протянулись массивные каменные скамьи, но кресла и стулья на возвышении в конце зала были из превосходного дерева, отделанные искусной резьбой и росписью, разубранные цветными подушками, а богато изукрашенные, крепкие дубовые двери благоухали маслом и воском.

Но рыбацкий сын ничего этого не видел. Взгляд его был прикован к женщине, восседающей в кресле в самом центре возвышения.

Моргауза, королева Лотиана и Оркнеев, по-прежнему ослепляла красотой. Свет, падающий из прорези узкого окна, мерцал в ее волосах, потемневших от розово-золотистого оттенка времен юности до насыщенно-медного. Глаза ее, с удлиненными веками, отливали зеленью, как изумруды, а цвет лица отличался той же ровной, кремовой бледностью, как и в былые дни. Пышные волосы были разубраны золотом, в ушах и на шее переливались изумруды. Платье цвета меди облегало фигуру, а сложенные на коленях хрупкие белые ручки искрились дорогими кольцами.