Хамакина села на мою кровать:
— Ах, Секенре, что это?
— Тише, — ответил я, — сам не знаю.
Потом мы услышали тяжелые шаги, и дверь спальни распахнулась. В дверном проеме стоял отец. Лицо его было бледным, глаза широко раскрытыми, странными; в руке он держал фонарь. Хамакина отвернулась, чтобы не видеть его взгляда.
Он постоял так с минуту, будто не видя нас, и постепенно выражение его лица смягчилось. Казалось, отец что-то припоминает, как бы выходя из транса. Потом он заговорил, то и дело запинаясь:
— Сын, от богов у меня было видение, но это видение — твое, и по нему тебе предстоит повзрослеть и понять, какой должна быть твоя жизнь.
Я был скорее ошеломлен, чем испуган. Встал с постели. Под моими босыми ногами был деревянный пол, гладкий и холодный.
Отец заставлял самого себя держаться спокойно. Он дрожал, вцепившись пальцами в дверной косяк, и пытался сказать что-то еще, но слов было не разобрать. Зрачки его вновь расширились, и взгляд стал диким.
— Это было сейчас? — спросил я, сам не понимая, что говорю.
Отец шагнул вперед. С силой схватил меня за одежду. Хамакина захныкала, но он не обратил на нее внимания.
— Боги шлют видения не тогда, когда нам это удобно. Сейчас. Ты должен отправиться на болота прямо сейчас, и видение придет к тебе. Оставайся там до зари.
Он вытащил меня из комнаты. Я успел взглянуть на сестренку, прежде чем отец закрыл дверь на задвижку снаружи. Хамакина оказалась взаперти. Отец задул фонарь.
В доме было совершенно темно, пахло речным илом и кое-чем похуже. Можно было различить легкий запах гари, а еще смердело разложением.
Отец поднял люк. Внизу, в плавучем доке, стояли на якоре все наши лодки.
— Спускайся. Сейчас же.
Я стал спускаться на ощупь, дрожа от страха. Дело было ранней весной. Дожди почти прекратились, но еще не совсем, и воздух был холодный, полный мельчайших невидимых брызг. Отец закрыл люк у меня над головой. Я нашел свою лодку и залез в нее, сел в темноте, скрестил ноги и спрятал ступни под полы халата. Один, потом и другой раз что-то заплескалось неподалеку. Я сидел неподвижно, крепко сжимая весло, готовый обрушить его на то неизвестное.
Постепенно тьма рассеялась. Вдалеке, за болотами, из-за редеющих туч выглянула луна. Вода засверкала: то серебристая волна, то черная тень… И лишь тогда я разглядел вокруг моей лодки то, что показалось мне вначале сотнями крокодилов. Их морды едва поднимались над поверхностью реки и глаза сверкали в призрачном лунном свете.
Чтобы не закричать, мне пришлось напрячь всю свою волю. И я понял, что это уже начало моего видения: иначе такие твари давно перевернули бы мою лодку и сожрали меня. Да и в любом случае их было слишком много, чтобы принять их за существа, созданные природой.
И, только нагнувшись, чтобы бросить якорь, я увидел совершенно ясно, что это были даже не крокодилы. Человеческие тела, бледные, как у утопленников спины и ягодицы… Это были эватим — посланники бога реки. Их никто никогда не видит, как мне рассказывали, кроме тех, кому суждено вскоре умереть, или тех, с кем желает говорить бог реки.
Значит, отец говорил правду. Видение было. Или же мне предстояло умереть — очень скоро и на этом самом месте.
Отталкиваясь веслом, я очень осторожно отогнал лодку немного в сторону. Эватим отплывали в стороны, освобождая мне путь. Я ни одного не задел концом весла. Я услышал, как в темноте, позади меня, кто-то спускается по лестнице в док. Затем в воду плюхнулось что-то тяжелое. Эватим зашипели, все как один. С таким звуком зарождается сильный ветер.
Много часов, как мне показалось, лодка шла среди свай и столбов; временами я нащупывал путь веслом. И вот наконец я оказался в открытых и глубоких водах. На некоторое время я вверил лодку течению и оглянулся на Город Тростника, притаившийся среди болот, подобно огромному дремлющему зверю. Кое-где мерцали фонари, но в городе было темно. По ночам здесь никто не выходит, потому что на закате комары начинают летать целыми тучами, плотными, как дым, и еще потому, что на болоте полно привидений, поднимающихся из черной топи, словно туман. Но в первую очередь люди страшатся встречи с эватим — крокодилоголовыми слугами Сурат-Кемада, что выползают в темноте из воды и шагают, будто люди, по пустым улицам города, волоча за собой хвосты.
Там, где город подходил к глубоким водам, стояли на якоре корабли — это были круглобокие, нарядно разрисованные суда, поднявшиеся по реке из Города в Устье. На многих ярко горел свет, оттуда доносились музыка и смех. Матросам из дальней страны чужды наши обычаи, и наших страхов они не разделяют.
Читать дальше